Силясь вырваться из досадного тупика, Криппс решил прибегнуть к новому средству – вложить в свою благонамеренную риторику более конкретное содержание, чтобы не упустить «последний шанс» (по его словам) склонить Москву на сторону Лондона. Опираясь на беседы и с Молотовым, и с политическим руководством в Уайтхолле, 22 октября Криппс представил новый вариант предложения, которое во многом зеркально отражало то соглашение, которое годом ранее СССР заключил с Гитлером.
По сути, Британия предлагала перезагрузку отношений с Москвой. Она обещала обходиться с СССР наравне с США, консультироваться с советским правительством по вопросам послевоенного устройства и гарантировала участие Москвы в будущей мирной конференции. Кроме того, Британия обязывалась воздерживаться от вступления в антисоветские альянсы – при условии, что Москва будет воздерживаться от враждебных действий по отношению к ней, будь то прямым путем или путем внутренней агитации. Далее, британское правительство соглашалось признать де-факто власть СССР над территориями, которые он заполучил по пакту с Гитлером: над Прибалтикой, Бессарабией, Северной Буковиной и восточными землями Польши. Торговля между двумя странами должна была получить максимальное развитие – с особенным упором на поставки тех товаров, которые в первую очередь требовались СССР на нужды обороны. В ответ же Советский Союз обязывался сохранять тот же «благоприятный нейтралитет» в отношении Британии, какого он придерживался по отношению к Германии. Наконец, Лондон и Москва должны были подписать пакт о ненападении559.
Советская сторона реагировала на британское предложение безо всякого энтузиазма – скорее всего, ее сковывало то, что в середине ноября 1940 года Молотов побывал в Берлине, чтобы обсудить возможную перезагрузку гораздо более плодотворных советско-германских отношений. Дело осложнялось еще и тем, что сведения о британской попытке сближения просочились в международную прессу и посвященный ей материал появился, к глубокому замешательству Уайтхолла, 16 ноября 1940 года в News Chronicle, а спустя два дня – в The Times. Хотя рассерженный Криппс полагал, что источником утечки является само министерство иностранных дел Британии, в действительности информацией журналистов снабдило советское посольство в Лондоне. Можно не сомневаться, что время для этой утечки выбрали специально, чтобы оказать максимальное давление на немцев, во всеуслышание сообщив о ведущихся дискуссиях Москвы с британцами560.
В отсутствие официального советского ответа озвучивать опасения Москвы предоставили давнему послу СССР в Лондоне Ивану Майскому. Он заявил, что поступившие предложения вызывают у него «удивление и раздражение». Удивление – потому что, по его мнению, «британские предложения не имеют под собой никакой реальной основы»: Британия просто не может предложить ничего ценного. По его словам, даже признание советского суверенитета над Прибалтикой и прочими областями нельзя назвать всерьез чем-то новым. Раздражение же советского посла объяснялось наглой самоуверенностью, будто бы исходившей от самого предложения: похоже, Британия возомнила, будто именно она вправе раздавать послевоенные блага остальному благодарному миру. «Разве британское правительство воображает себя чем-то вроде апостола Петра, который, согласно распространенной легенде, держит в своих руках ключи от дверей рая?» – насмешливо вопрошал Майский561.
Совершенно ясно, что Лондону нужно приложить больше стараний и предложить нечто гораздо более существенное или мыслить не столь прямолинейно, если он желает привлечь Москву на свою сторону. Через несколько дней Майский сказал Галифаксу: «Поверьте, лорд Галифакс, мы устали от ваших добрых намерений, нас могут убедить только ваши добрые дела»562. Официально британское предложение о договоре было отвергнуто 1 февраля 1941 года.
После этого многие в Уайтхолле с удовольствием признали, что дальнейшие попытки сближения не принесут никакой пользы. Британия уже подступилась к СССР с лучшими предложениями – и получила отпор; теперь, по словам одного министерского чиновника, «следующий ход – за русскими»563. Однако Криппс не унывал – в начале апреля он представил заместителю Молотова Андрею Вышинскому меморандум, где упоминал о новом направлении, которое, по его мнению, может принять британская политика, и намекал на то, что Лондон заключит мир с немцами. Криппс, ранее стойкий апологет любых советских действий, уже засомневался в том, что Советы ведут переговоры честно. У него тоже вдруг появились опасения, что они лишь «играют» с британцами. Опыт переговоров со Сталиным и его помощниками, по-видимому, убедил его в том, что в общении с советской стороной лучше всего твердо гнуть свою линию – то есть вести себя скорее как «хамоватый герцог», чем как верный марксист. И вот теперь, вызывая веселье в Уайтхолле, Криппс требовал от Лондона занять по отношению к Москве уже не примирительную, а весьма жесткую позицию. Поэтому и в меморандуме для Вышинского Криппс прибег к медоточивым уклончивым предупреждениям, за которыми, однако, слышалось бряцание оружием:
Нельзя полностью исключать такую возможность, что, если война чересчур затянется, Великобритания поддастся соблазну заключить – с целью окончания войны – некое соглашение на тех условиях, о которых недавно вновь заговорили в некоторых германских сферах564.
Независимо от того, постиг Вышинский всю глубину его намеков или нет, Криппс явно пришел к выводу, что существует верное средство надавить на Сталина – пригрозить ему переговорами с Гитлером.
Меморандум Криппса, сколь бы фантастичным и многословным он ни был, безусловно, возымел действие. Прежде всего, прохладный прием, с каким сам Криппс уже столкнулся в Москве, стал еще холоднее. Если и раньше Молотов обычно уклонялся от встреч с ним, так что Криппсу приходилось иметь дело с его заместителем Вышинским, то теперь он и вовсе очутился в положении изгоя. Похоже, его меморандум до того разозлил советских чиновников, что они окончательно перестали ему доверять и сочли его человеком непредсказуемым и ненадежным, начисто лишенным тонкости, необходимой для его должности565. Молотов проникся к Криппсу такой неприязнью, что в дальнейшем для связи с Британией он предпочитал действовать через посла СССР в Лондоне Майского. Криппс, несмотря на все его старания и преданность делу, потерпел полнейшее фиаско. По его собственному признанию, он больше «ничего не мог сделать… никак не мог повлиять на ход событий»566.
Таким образом, весной 1941 года в отношениях между Британией и Советским Союзом сохранялось то же отчуждение, какое наблюдалось и осенью 1939-го. Политические переговоры провалились, соглашение о торговле провалилось, лесть не подействовала, не подействовала и откровенная (пускай не очень правдоподобная) попытка побряцать оружием. Сталин не собирался отступать от своего пакта с Гитлером, и черчиллевская Британия осталась в геополитическом одиночестве.
Отчасти эта неудача объяснялась, конечно, тем, что Британия действительно не могла предложить ничего соблазнительного, что могло бы побудить СССР отступиться от тактического союза с нацистами. Банальности, выражения добрых намерений и смутные обещания поддержки в будущем – все это не шло ни в какое сравнение с теми территориальными и материальными выгодами, которые Сталин уже приобрел благодаря связи с Берлином. Кроме того, министерство иностранных дел Британии сделало определенный вывод из своих неудачных заигрываний с Советами: неестественный, основанный на недоверии союз между Сталиным и Гитлером пронизан такой взаимной подозрительностью, что ни одна из сторон не найдет в себе смелости разорвать его. «Ни один из двух диктаторов не смеет повернуться к другому спиной из страха, что тот нанесет удар ножом ему в спину», – отмечалось в одном меморандуме567. Возможно, этот образ был навеян карикатурами Дэвида Лоу.
