Однако шаг на юг, сделанный Сталиным, остался без каких-либо последствий, и хотя Берлин фактически закрыл на него глаза, тревожный звонок все же прозвенел. У Гитлера окрепла решимость установить над всем регионом собственный контроль. И вскоре последовала довольно некрасивая драка за Балканы, в ходе которой Румыния и Болгария превратились из суверенных государств в отчаявшихся сателлитов и просителей.
Первой сломалась Румыния. После того как Сталин аннексировал Бессарабию и Северную Буковину, правительство в Бухаресте отказалось от своей прежней политики шаткого нейтралитета и стало активно искать союза с Германией. Румыния дезавуировала англо-французскую гарантию 1939 года, вышла из Лиги Наций и, наконец, в середине июля 1940 года объявила о своем желании примкнуть к странам Оси. Однако таких знаков уважения оказалось недостаточно, чтобы спасти ее от соседей: Болгария и Венгрия предъявили ей территориальные претензии – на Южную Добруджу и Трансильванию, соответственно, – и по решению арбитража с участием Германии и Италии эти претензии были удовлетворены. Правительство короля Кароля неизбежно распалось, а сам король отправился в изгнание. Это положило начало напряженному союзу между прогерманским генералом Ионом Антонеску, провозгласившим себя кондукэтором, и доморощенными фанатиками румынского фашистского движения – «Железной гвардией». В итоге Румыния, лишившаяся своих спорных территорий и раздираемая политическими волнениями, окончательно втянулась в орбиту Германии. Очередь была за Болгарией.
К концу лета 1940 года германо-советские отношения заметно испортились. В стратегическом смысле две страны двигались встречным курсом. Если еще в конце 1939 года они были нацелены на сотрудничество, то с тех пор многое изменилось, и дело шло к конфронтации. Каждая из сторон все больше подозревала другую в нечестных намерениях. Пожалуй, весьма типично довольно резкое заключение НКВД, сделанное в 1940 году по случаю первой годовщины подписания пакта: «Упоенное победой, германское правительство совместно с итальянским и без ведома правительства СССР, нарушая соглашение 23.8.1939 года, решает судьбу балканских народов»668. И ирония, и источник проблемы состояли в том, что Берлин мог бы с той же степенью справедливости обвинить Москву ровно в том же.
В экономике отношения тоже расшатывались. Несмотря на довольно весомые преимущества, которые получили обе стороны в течение предыдущего года, и Москва, и Берлин ощущали разочарование. Немцы злились из-за того, что связи с Москвой не приносили ожидавшихся обильных плодов, и хорошо понимали, что другие источники – например, оккупированная Франция или Румыния – на поверку оказались куда щедрее, чем СССР. А советская сторона сознавала, что ее отношения с Германией, до сей поры в лучшем случае беспокойные, нуждаются в перенастройке: необходимо было осмыслить огромные перемены, которые привнес военный год. Сложности с торговлей, которую обе стороны рассматривали как важную составляющую политического соглашения, сделались всего лишь индикатором более серьезных проблем.
Даже с бывшим «Лютцовом», мрачным символом связи двух стран, дело обстояло плохо. В конце сентября 1940 года, хотя корабль был готов лишь на две трети и пришвартован на стоянке в Ленинграде, его официально включили в состав Красного флота и переименовали в «Петропавловск» – в память о победе русских над британцами и французами при обороне Петропавловского порта во время Крымской войны. Однако, отражая в миниатюре более масштабные проблемы, попытка сотрудничества между немецким и советским экипажами на борту крейсера, можно считать, провалилась: бесконечные препирательства фактически парализовали работу над оснащением судна и не дали довести ее до конца. Например, советский экипаж требовал, чтобы инструктаж проводился на русском языке, а офицеров-специалистов отправили бы на обучение в Германию. Еще советская сторона потребовала, чтобы группе краснофлотцев разрешили пройти службу на борту «Адмирала Хиппера»669. Неудивительно, что власти Германии ответили на это отказом. Затем, в октябре 1940 года, в советской газете «Известия» появилась статья, рассказывавшая об истории нескольких советских военных кораблей, в том числе и «Петропавловска», – и там ни словом не упоминалось о его германском происхождении670. Циник, пожалуй, предположил бы, что из истории уже готовятся вымарать память о нацистско-советском пакте.
В таких обстоятельствах Риббентроп, как один из творцов нацистского-советского альянса, естественно, предпринял попытку оживить незадавшийся союз. В середине октября он изложил беспокоившие его вопросы в письме, адресованном лично Сталину, и предложил пригласить Молотова в Берлин для переговоров, чтобы сообща подготовиться к пересмотру пакта, а именно новому «разграничению взаимных сфер влияния»671. Сталин явно испытал облегчение, увидев это приглашение, которое помогло бы покончить с несколькими непрекращающимися ссорами. Он ответил согласием, надеясь, что новые переговоры приведут к улучшению отношений между двумя странами672.
Тем временем Молотова основательно проинструктировали. Главная его задача состояла не в том, чтобы обязательно подписать какое-то соглашение (берлинскую встречу Москва рассматривала лишь как открытие нового раунда переговоров), а в том, чтобы угадать «истинные намерения» Германии и возможную роль, которую Берлин готовит для СССР в своей «Новой Европе». Кроме того, ему поручалось выяснить, как Гитлер представляет себе сферы влияния обеих стран в Европе и на Ближнем и Среднем Востоке. Но, что самое главное, Молотов должен был выразить неудовольствие Москвы в связи с событиями в Румынии и обеспокоенность по поводу безопасности на Балканах вообще. «Главной темой переговоров», заявил ему Сталин, нужно сделать Болгарию, которая, «по соглашению с Германией и Италией, должна отойти в сферу интересов СССР – на том же основании, на каком Германия с Италией отнесли Румынию к сфере своих интересов»673.
Было ясно, что близятся довольно жесткие переговоры. Но, что важнее всего, распоряжения, отданные Сталиным Молотову, все еще свидетельствовали о сохранении прежнего курса: стратегических целей Советского Союза они собирались добиваться в сотрудничестве с нацистской Германией. Сколько бы обе стороны ни поносили и ни бесчестили друг друга, по-видимому, нацистско-советский пакт еще представлялся выгодным – по крайней мере с точки зрения Москвы.
Глава 7
Товарищ Каменная Задница в логове фашистского зверя
Погода в день приезда Молотова в Берлин не предвещала ничего хорошего. Гитлеровская столица встретила советского наркома свинцовыми небесами и настырным дождем. Впрочем, если не считать неприветливой погоды, прием его ждал достаточно теплый: платформы и билетный зал большого Анхальтского вокзала были украшены советскими флагами и букетами красных и розовых цветов. Группа встречавших его людей тоже была примечательна: рядом со станцией, прямо под дождем, в безупречной неподвижности замер по стойке «смирно» почетный караул из солдат вермахта, а под навесом на платформе столпились важные нацистские государственные деятели и военные, в числе которых были Риббентроп и фельдмаршал Вильгельм Кейтель, начальник Верховного командования вермахта. Их форменные серые шинели на алой подкладке были наглухо застегнуты, чтобы не пропускать ноябрьский холод.
