На этой встрече снова прозвучали многие из тех аргументов, которые в ноябре высказывал в Берлине Молотов. В числе прочего Соболев требовал для СССР права швартовать свои суда в дельте Дуная и установления совместного советско-румынского контроля над этой зоной, а еще жаловался на участие Италии в конференции. Пожалуй, предсказуемо, что вскоре дебаты зашли в тупик, а к середине декабря переговоры окончательно застопорились: Берлин заявил, что «удивлен» грубой тактике советской стороны, и посетовал на «непримиримость» позиций двух стран742. Если у Гитлера еще оставались к тому моменту какие-либо сомнения по поводу советских амбиций в отношении Балкан, то протоколы Дунайской конференции наверняка помогли ему скорректировать свои представления. В большей степени, чем состоявшийся месяцем ранее визит Молотова в Берлин, в большей степени, чем порой крайне непростые переговоры об экономическом сотрудничестве, и в большей степени, чем непрерывные препирательства из-за Финляндии, именно Дунайская конференция пробила серьезную брешь в нацистско-советских отношениях.
Раздражение Берлина вполне понятно. По представлению немцев, это их солдаты одержали великие военные победы в 1939 и 1940 годах, и их государственные деятели сделали нацистскую Германию бесспорной владычицей всего европейского континента. А Советский Союз, напротив, за тот же период добился всех своих преимуществ – прямо или косвенно – благодаря союзу с Германией. Германия подвергалась риску в одиночку, а Советы пожинали существенную долю ее трофеев. С такой точки зрения, попытки СССР по-прежнему настаивать на какой-то своей роли в Европе – будь то участие в Дунайской комиссии или же в балтийских или балканских делах – были просто отъявленным нахальством. Поэтому, пожалуй, не стоит удивляться тому, что Гитлер терял терпение.
Таким образом, главная претензия фюрера к Москве носила не идеологический, а стратегический характер. Обычно, говоря о причинах, заставивших Гитлера напасть на Советский Союз, приводят прежде всего идеологические мотивы, то есть его давние антибольшевистские взгляды, от которых сам Гитлер и не думал отказываться. Конечно, в этом есть доля правды. Антибольшевизм был одним из главных убеждений, которые разделяли все уважающие себя нацисты, и когда было принято решение начать войну, конечно, на первый план вышли его расово-политические обоснования. И все же стратегические и геополитические соображения оставались по-прежнему важнее, чем идеология, – точно так же, как дело обстояло в конце лета 1939 года, когда подписывался нацистско-советский пакт. Хоть обе стороны и воротили носы друг от друга, объединяясь ради общего дела, обе тем не менее признавали огромные политические выгоды, которые сулил этот пакт. Теперь же, когда их альянс зашатался, над идеологией по-прежнему преобладали соображения стратегического толка.
И потому лишь в декабре, когда на конференции Дунайской комиссии Москва вновь во всеуслышание заявила о желании играть важную роль в Европе, когда немцы наконец получили советский ответ на берлинские предложения Риббентропа и когда шансы на выработку дипломатического решения явно рухнули, – тогда-то Гитлер окончательно принял неотвратимое решение напасть на Сталина. Связь этих событий становится очевидной, если сопоставить время, когда они произошли. Конференция Дунайской комиссии закончилась неудачей 17 декабря, когда в ходе споров между итальянской и советской делегациями дело дошло до драки743. И уже на следующее утро Гитлер издал «Директиву № 21», приказав своим вооруженным силам готовиться «разбить Советскую Россию в ходе кратковременной кампании»744. Так прозвучал похоронный звон по нацистско-советскому пакту – и одновременно родился план «Барбаросса».
Глава 8
Верхом на нацистском тигре
[17]
Двадцать третьего декабря 1940 года в засыпанной снегом Москве было созвано совещание высшего руководящего состава Рабоче-крестьянской Красной армии (РККА). Подобные военные конференции проводились ежегодно, на них члены верховного командования и другие военачальники обсуждали текущее состояние оборонительных укреплений Советского Союза и степень готовности Красной армии.
Совещание должно было состояться неподалеку от Красной площади, в Народном комиссариате обороны – замысловатом комплексе со странными бойницами, спроектированном старейшиной сталинских архитекторов Львом Рудневым и законченном в 1938 году. Наркомат обороны, одна из диковин Москвы межвоенного периода, являл собой неуклюжее сочетание элементов итальянского Ренессанса и деталей в стиле ар-деко: украшенные лепниной стены соседствовали с рельефными изображениями стилизованных танков, а на продуманно декорированной центральной башне вместо циферблата красовались крупные красные звезды. Сам Руднев считался восходящей звездой советской архитектуры: в 1937 году он закончил монументальное здание Военной академии имени Фрунзе в Москве (тоже с декоративными танковыми мотивами) и массивный Дом правительства в Баку. Со временем его звезда взойдет еще выше – венцом его творчества станут образцовое здание МГУ на Ленинских горах, построенное уже после войны, и его нелюбимый польский «кузен» – Дворец культуры в Варшаве745.
Итак, зимой 1940 года в рудневском брутально-ренессансном здании состоялась конференция высшего армейского командования. Зима выдалась очень суровая – самая низкая температура того декабря в Москве была зафиксирована на отметке –38,8 °C. Впрочем, холодами москвичей было не удивить, их наверняка гораздо больше интересовали обычные газетные известия – промышленная статистика и военные сводки, которые заполняли страницы «Правды». Так, их радовали и новости об увеличении производства тракторов, и планы выпуска более широких и быстрых эскалаторов для Московского метрополитена. Внимание горожан могла привлечь и новость о Московской районной конференции ВЛКСМ, а еще в ту пору среди критиков шли жаркие дебаты о новой постановке по флоберовской «Госпоже Бовари» в Камерном театре с Алисой Коонен в главной роли.
Конечно, война тоже занимала заметное место в печати: «Правда» каждый день посвящала целую страницу военным репортажам из Западной Европы. Так, там рассказывалось о поочередных налетах люфтваффе и Королевских ВВС: немцы «исключительно интенсивно» обстреливали Ливерпуль и Манчестер, а британцы отвечали бомбардировками Берлина и Рурской области746. Сообщали, что Черчилль выступил с прямым радиообращением к итальянскому народу и напомнил о давней дружбе между Британией и Италией, а всю вину за войну возложил на Муссолини. Гитлер же, как рассказывали, побывал на Западном фронте по случаю Рождества и объехал ряд армейских частей на побережье Франции747.
Но хотя среднестатистический москвич, читая «Правду», мог почерпнуть довольно много информации о том, что происходило в мире в декабре того года, он напрасно стал бы искать там сведений о конференции высшего командования Красной армии, которая происходила практически у него под самым носом. Это совещание имело такую важность, что, очевидно, власти сочли благоразумным утаить его от общественности. Поэтому, хотя газеты писали о том, что маршал Тимошенко лично награждал молодежь на Комсомольской конференции, об истинной причине приезда маршала в столицу они умалчивали.
