Несмотря на секретность, которой власти из рефлекторных побуждений окружили это совещание высшего командования армии, в итоге оно сыграло огромную роль. В отличие от всех предыдущих лет, Сталин распорядился о том, чтобы на конференции обсуждались все стороны военной доктрины, организации и боевой подготовки. Поэтому приглашения разослали не только членам высшего руководства РККА, но и многим другим специалистам, в том числе начальникам военных округов, а также многочисленным командирам отдельных армий, дивизий и корпусов. Ожидалось, что на совещание прибудут в общей сложности 270 военачальников Красной армии и Красного воздушного флота748. Хотя сам Сталин не почтил конференцию своим присутствием, вместо него там побывал его сотоварищ по Политбюро Андрей Жданов, который в тот же вечер доложил вождю обо всем, что там происходило. Несмотря на отсутствие «хозяина», совещание, по словам одного его участника, проходило в почти праздничной атмосфере: «результаты… оказались в целом удовлетворительными», вспоминал он, «и среди нас царили веселье и уверенность в собственных силах»749.
Совещание состояло всего из шести докладов, охватывавших вопросы боевой подготовки, наступательных операций, роли военно-воздушных сил и роли стрелковых войск. Каждый доклад длился до двух часов, а за ним следовали обстоятельные, не ограниченные временем обсуждения. Открыл конференцию начальник Генштаба, генерал армии Кирилл Мерецков, выступивший с докладом об итогах и задачах боевой подготовки сухопутных войск, ВВС и оперативной подготовки высшего начсостава. Предыдущие два года, отметил он, «протекали в сложной международной обстановке»: империалисты воевали друг с другом и безуспешно пытались втянуть в свою войну Советский Союз. Кроме того, он высказал мнение, что Красная армия «получила большой боевой опыт современной войны» во время «похода на запад» и «ответа на провокации» (как Мерецков эвфемистически назвал вторжение в Прибалтику и нападение на Финляндию). И все же, несмотря на значительные успехи, он полагал, что «в этой войне выявились большие недостатки в вопросах организационных, оперативно-тактических и дисциплины». Таким образом, необходимо было «в кратчайшие сроки» перестроить всю армию, довести ее до высокой боевой готовности, чтобы она могла «по требованию правительства в любое время… выступить в поход»750.
Следующие докладчики сообщали о более серьезных ошибках, просчетах и слабых местах. Выступая с докладом «Характер современной наступательной операции», генерал армии Георгий Жуков эмоционально призвал Красную армию извлечь уроки из военных успехов предыдущих восемнадцати месяцев и выработать нечто близкое к стратегии молниеносной войны. Недавние войны, сказал он, продемонстрировали пользу внезапного, смелого и скоординированного использования военной авиации, воздушно-десантных войск и бронетанковых частей. Так, разгром японцев при Халхин-Голе в августе 1939 года показал, насколько важны превосходство в воздухе, тактическая внезапность и фланговые движения. Аккуратно обойдя уроки финского фиаско, Жуков перешел к разбору успехов Германии в 1939–1940 годах, которые, по его мнению, объяснялись «тесным взаимодействием» пехоты, артиллерии, танков, саперов и авиации. Важную роль сыграл и элемент внезапности, позволивший немцам проникнуть глубоко в тыл противника. В этом духе и следует вырабатывать военную доктрину Красной армии, «подготовлять ее к завершению задач революции путем энергичных, решительно и смело проводимых наступательных операций» – так заключил Жуков свой доклад751.
В своих послевоенных мемуарах Жуков в оптимистичном ключе писал, что его доклад встретили очень благосклонно, и отмечал, что на конференции признали необходимость модернизировать военное дело по «основным направлениям» и своевременно реагировать на рост военной мощи Германии752. Однако его память окрашивала тогдашние события в чересчур радужные тона. В действительности коллеги обрушились на Жукова с довольно суровой критикой, а один из его оппонентов, генерал-лейтенант Филипп Голиков, высказал особое предостережение – избегать «преувеличения успехов иностранных армий»753. Разумеется, в самом мнении, которое высказал Жуков, не было ничего хоть сколько-нибудь спорного: в конце концов, он лишь выступал за то, чтобы Красная армия перенимала все «лучшие методы», которые, как показывает практика, приводят к верному успеху. Конечно, некоторые его соперники усматривали в его призыве адресованный им скрытый укор, но дело было не только в этом. Прежде всего, в 1940 году советское высшее командование армии не было обычным, нормальным, сплоченным корпусом военачальников. Это было неуклюжее объединение «политических генералов», имевших доступ к Сталину и возможность давать ему советы, и менее способных командиров, получивших повышение в результате масштабных чисток. Меньшинство там составляли «чистые» военные вроде Жукова, пытавшиеся двигаться оптимальным курсом между этими двумя группами. В результате из-за постоянно возникавших споров, как позже вспоминал Хрущев, высшее армейское руководство напоминало «свору бешеных псов», вечно готовых «вцепиться друг другу в глотки»754.
Когда в этой накаленной атмосфере Жуков призвал выработать советский вариант блицкрига, он, можно сказать, забросил ручную гранату под стол в зале совещания: его предложение очень напоминало «теорию глубокой операции», разработанную в середине 1930-х годов. Ее поддерживал, в частности, маршал Михаил Тухачевский, и некоторое время она оставалась официальной военной доктриной Красной армии. Но сам Тухачевский стал одной из главных жертв репрессий в вооруженных силах. В 1937 году его «разоблачили» как германского агента, допросили (его личное дело оказалось забрызгано его кровью) и расстреляли. Таким образом, выступление за идею, которую он когда-то поддерживал (независимо от ее ценности для ведения войны), можно было расценить как глубоко политический – и даже еретический – поступок.
Впрочем, несмотря на эти возражения, верх одержали доводы в пользу военного планирования с бóльшим упором на наступательные операции. Еще один докладчик, генерал-полковник Дмитрий Павлов, выступил с тезисами, созвучными тезисам Жукова. Его доклад назывался «Использование механизированных соединений в современной наступательной операции и ввод механизированного корпуса в прорыв». Павлов ратовал за создание самостоятельных танковых соединений по английскому и немецкому образцу, а не за частичное использование танков для поддержки пехоты на поле боя, какое практиковали в том году французы755. Наконец, после еще нескольких докладов слово опять взял маршал Тимошенко. В своей заключительной речи он тоже высказался за переход к наступательным тактикам. «Оборона не является решительным способом действия для поражения противника, – заявил он, – последнее достигается только наступлением»756. В итоге он призвал укрепить политическое воспитание бойцов Красной армии «в духе беспредельной преданности партии Ленина – Сталина», чтобы они были готовы с оружием в руках «защищать свою социалистическую Родину»757. На этом совещание подошло к концу.
Хотя участники совещания еще не знали об этом, воинственный дух, который они «заклинали», понадобится стране гораздо раньше, чем они представляли. Сталина держали в курсе многочисленных слухов, просачивавшихся в течение предыдущих месяцев из нацистской Германии, а также передавали ему содержание частных бесед, в которых нацистские руководители выражали недовольство текущим положением. Еще до того, как Гитлер отдал приказ о разработке операции «Барбаросса», новый советский посол в Берлине Владимир Деканозов получил анонимное сообщение, в котором говорилось об агрессивных намерениях фюрера758. Поэтому Сталин не слишком удивился, когда 29 декабря – в самый разгар совещания армейского руководства – ему на стол лег документ, утверждавший, что «высшие военные круги» в Германии проинформировали советского агента о том, что «Гитлер отдал приказ готовиться к войне против СССР». «Война будет объявлена, – говорилось там далее, – в марте 1941 года»759.
