Советскому военному атташе в Берлине поручили подтвердить эти сведения, и началась проверка и перепроверка источников. Разведка НКВД предоставила в своих донесениях обстоятельное подкрепление этих слухов: германские войска перебрасывались в оккупированную Польшу, строились казармы и укрепления, а с конца 1940 года резко увеличилось число инцидентов на германо-советской границе. Перехваченная телеграмма из Токио в японское посольство в Бухаресте даже наводила на предположение о том, что германская армия «завершила полное развертывание» и «уверена в легкой победе»760.
Сталин был обескуражен. В обсуждениях, которые последовали за конференцией военачальников, он держался холодно и явно находился в дурном расположении духа, что было для него нетипично; Микояну даже показалось, что вождь «выбит из колеи»761. Его планы прокатиться верхом на нацистском тигре явно грозили катастрофой, и становилось ясно, что скоро ему позарез понадобятся вся мудрость и все ухищрения, на какие только способно высшее руководство Красной армии.
Однако если Сталин полагал, что перед ним стоит несложная задача, он ошибался. В первые недели нового года в рудневском здании Наркомата обороны были проведены две оперативно-стратегические военные игры, в которых Жуков разбил своего соперника Павлова: вначале – как советский защитник, а затем – как западный агрессор. В ходе последовавшего разбора Сталину довелось испытать немалое замешательство, ознакомившись с образом мысли одного из своих старших военачальников, наглядно продемонстрировавшим те сложности, которые предстояло одолеть, чтобы реформировать Красную армию.
Григорий Кулик был одним из немногих советских маршалов, кого не коснулись чистки, однако из-за сопротивления любым новшествам в техническом оснащении или военной доктрине, какие вводились в Красной армии, он становился всеобщим посмешищем и тяжкой обузой, так что его живучесть можно объяснить только особой близостью к Сталину. Кулик был воинствующим невеждой, носил неуместные «гитлеровские» усы щеточкой и явно тосковал по былой простоте «старого доброго» солдатского века. Он восставал против идеи танковых боев, которую с осуждением относил к «дегенеративной фашистской идеологии», сетовал на изобретение «катюш» (предпочитая пулеметы на конной тяге) и называл противотанковую артиллерию «чепухой»762. Но, несмотря на такие «пещерные» взгляды, он занимал высокую должность заместителя наркома обороны по вооружению, и – что просто невероятно – в его обязанности входило наблюдение за развитием артиллерии.
Если Сталин и нуждался в дополнительных свидетельствах поразительного невежества Кулика, он получил их на разборе военных игр, который последовал за их проведением. Сталин и так остался недоволен весьма невнятным, уклончивым докладом Мерецкова о ходе самих игр, в которых решительную победу одержал Жуков, а вмешательство Кулика только подлило масла в огонь. Ругая идею механизации армии, Кулик упрямо выступал за использование в боевых действиях артиллерии на конной тяге и жаловался на то, что польза танков сильно преувеличена. «С формированием танковых и механизированных корпусов, – сказал в заключение он, – пока следует воздержаться»763. Заканчивая выступление, он еще больше опозорился, выказав незнание основных требований к поставкам. Впрочем, Сталин с нетипичной для него мягкостью отреагировал на речь Кулика. Он напомнил маршалу, что «победа в войне будет за той стороной, у которой больше танков и выше моторизация войск»764. Правда, потом он зловеще добавил: «Правительство выполняет программу механизации вооруженных сил, вводит в армию моторы, а Кулик выступает против моторов. Это все равно что он бы выступал против трактора и комбайна и призывал бы пахать деревянным плугом»765. Эти слова прозвучали как смертный приговор.
Кулик, как ни странно, остался на прежней должности – во всяком случае, пока его не тронули. Сталин еще совсем недавно приказал НКВД похитить и расстрелять жену маршала (за провинность, которая так и осталась тайной), так что, возможно, это удержало его от расправы над самим Куликом766. И все же вскоре произошли значительные перемены: самое главное, Сталин снял Мерецкова и назначил начальником генштаба Красной армии Жукова. Таким образом, хотя досадную помеху в лице Кулика так и не устранили, повышение Жукова все же ознаменовало шаг в верном направлении.
Сделавшись главнокомандующим, Жуков первым делом занялся подготовкой к публикации в середине февраля обновленного плана мобилизационного развертывания Красной армии, известного как MП-41. Учитывая, что этот план готовился с прошлого лета, вряд ли Жуков мог значительно повлиять на него напрямую, однако можно не сомневаться в том, что он одобрил все его основные пункты, включая двукратное увеличение личного состава Красной армии до более чем восьми миллионов человек, из которых две трети должны были размещаться в западных военных округах, а также условие, согласно которому весьма целых девяносто дивизий (почти треть всего запланированного количества). Вдобавок в том же феврале на западной границе СССР были созданы три «фронтовых» штаба – «северо-западный», «западный» и «юго-западный» 767. Можно не сомневаться, что Красная армия имела очень четкое представление об угрозе, которую ей предстоит отражать.
Угроза действительно была серьезной. Стратегический план, который вырабатывали Гитлер и его генералы, предусматривал применение трех отдельных армейских групп – Севера, Центра и Юга, общей численностью более трех миллионов человек, – которые ударят с запада по советской территории, окружат и уничтожат силы обороны. Ожидалось, что Красная армия даже окажет им помощь тем, что будет стоять на месте и сражаться, а не ринется в безудержное отступление, потому что немецкие планировщики считали, что СССР не выстоит, если потеряет свои наиболее развитые и индустриализованные районы – Прибалтику, Украину и Ленинград. Когда же его армия будет разбита и его западные промышленно развитые области и основные города окажутся завоеваны и оккупированы, Советский Союз неминуемо рухнет. Так считали разработчики военной операции.
Что еще важнее, к той весне стало уже ясно, что любой грядущий конфликт с Советским Союзом будет развиваться совсем не по традиционным схемам ведения войны. В дополнение к более раннему гитлеровскому плану «Барбаросса», разработанному к середине марта верховным командующим армией, фельдмаршалом Вильгельмом Кейтелем, были составлены правила, согласно которым должно было осуществляться управление уже оккупированным Советским Союзом. В числе прочего там очерчивались «специальные задачи», которые будут возложены на гиммлеровские отряды СС, – задачи, «обусловленные необходимостью устранить конфликт между двумя противостоящими политическими системами»768. Под этими обтекаемыми формулировками подразумевалась полномасштабная бойня.
Между тем Сталин предпочитал ошибаться, склоняясь к максимальной осторожности, и, хотя его открыто информировали о существующей германской угрозе, цеплялся за дипломатические методы. Он был убежден, что наращивание военной мощи и распространение слухов о грядущей войне – всего лишь нацистский переговорный прием, попытка оказать на СССР психологическое давление, чтобы затем возобновить торг. В целом он по-прежнему придерживался той точки зрения, которую Молотов предыдущей осенью и транслировал в Берлине: что Советский Союз в отношениях с нацистской Германией находится на позиции силы и что, пока Гитлер все еще воюет на западе с британцами, с его стороны было бы безумием напасть еще и на СССР769.
