Теперь, когда репрессии перешли в новую фазу, советские силовики прибегли к проверенной временем тактике – преследовать сразу целые группы в остальном невинных людей, исходя из предположения, что само существование этих групп представляет угрозу для советской власти. В документе, составленном зимой 1940 года начальником НКВД Литвы Александром Гузявичюсом, перечислялись некоторые категории граждан, которые, как считалось, «загрязняют» Литовскую Советскую Социалистическую Республику:
1) Все бывшие члены антисоветских политических партий, организаций и групп: троцкисты, правые, эсеры, меньшевики, анархисты и т. п.
2) Все бывшие члены национал-шовинистических партий, организаций и групп.
3) Бывшие жандармы, полицейские и тюремщики.
4) Бывшие офицеры (царские, белые, петлюровские и др.).
5) Бывшие офицеры и члены военных судов.
6) Бывшие политбандиты и добровольцы Белой и других антисоветских армий.
7) Лица, исключенные из ВКП(б) и ВЛКСМ за антипартийные проступки.
8) Все перебежчики, политические эмигранты, реэмигранты, репатрианты и контрабандисты.
9) Все иноподданные, представители инофирм, сотрудники инодипучреждений, бывшие иноподданные.
10) Лица, имеющие личные и письменные связи с заграницей, инопосольствами и консульствами, эсперантисты и филателисты.
11) Бывшие сотрудники министерских отделов.
12) Бывшие работники Красного Креста.
13) По религиозным общинам – церковники, сектанты и религиозный актив.
14) Бывшие дворяне, помещики, купцы, банкиры, торговцы, лавочники, владельцы гостиниц и ресторанов848.
Понятно, что НКВД решил раскинуть свою сеть очень широко. На практике жертвы, которые в нее попадались, далеко не всегда попадали во все перечисленные категории. Так, в Прибалтике близкие родственники арестованных тоже считались виновными – просто в силу наличия связей. Например, в Латвии Августа Зоммера арестовали из-за того, что он состоял в местной Национальной гвардии (Aizsargi), – однако его жену и дочь тоже причислили к «социально опасным» элементам. Его дочери Ине было в то время всего пять лет849. По некоторым оценкам НКВД, каждый седьмой литовец попадал в список так называемых неблагонадежных лиц850.
Определив круг своих противников, советские власти в новых республиках, образованных из аннексированных земель, в начале лета 1941 года принялись за истребление этих групп, так как помнили о растущей угрозе на западной границе и о срочной необходимости сохранять политический контроль в условиях близящегося кризиса. По бывшим землям Восточной Польши уже прокатились три волны депортаций, так что к первым месяцам 1941 года советские власти уже приобрели необходимый практический опыт: они научились быстро выявлять, арестовывать и перемещать людей в больших количествах. Процедуры, которыми сопровождалась высылка этих врагов советского государства, излагались в так называемых инструкциях Серова, выпущенных в начале июня 1941 года заместителем наркома внутренних дел Иваном Серовым. Согласно указаниям Серова, депортации следовало проводить в спокойной обстановке, без паники и возбуждения. Депортируемых лиц должны были выявлять «тройки» – особые органы НКВД, состоявшие из местных коммунистов. Арестовывать людей следовало еще до рассвета у них дома, их самих и помещение тщательно обыскивать, а любые противозаконные предметы – контрреволюционные материалы, оружие или иностранная валюта – подлежали описи и конфискации. Затем полагалось сообщить жертвам, что их вышлют в «другие области» Советского Союза и что им позволяется взять с собой необходимые вещи – одежду, постельные принадлежности, кухонную утварь и месячный запас еды, – общим весом не более ста килограммов. На каждом чемодане или каждой коробке должны быть обозначены имя, отчество и фамилия высылаемого, а также название его родного города или села. После сборов людей привозили на местную железнодорожную станцию, где мужчин – глав семей – отделяли от остальных. Когда вагон заполнялся – а вместимость каждого вагона оценивалась примерно в 25 человек, – двери его запирались снаружи. Согласно распоряжению Серова, на весь процесс – от ареста до погрузки на поезд – отводилось не больше двух часов851.
Несмотря на предписания Серова проводить депортацию с беспристрастным спокойствием, на деле все происходило в чудовищной обстановке. Операция началась в Бессарабии в ночь на 12 июня, через два дня продолжилась во всех трех Прибалтийских республиках, а завершилась еще одной операцией высылки, которая затронула северо-восточную область оккупированной Польши; проходила она с 14 по 20 июня 1941 года. С арестом к людям приходили еще затемно – обычно два милиционера из местных в сопровождении красноармейцев или энкавэдэшников. Опыт Херты Калининой в Латвии вполне типичен: «Все проснулись от громкого стука в дверь. В комнату ворвались солдаты, какой-то русский и один наш дальний сосед. Нам велели упаковать как можно больше вещей и сказали, что нас увезут жить в какое-то другое место». Никто не выказывал сочувствия. Когда отец Херты спросил у тех людей, что он сделал плохого, ему ответили: «Вы – классовые враги, и мы собираемся вас уничтожить»852.
В суматохе и переполохе мало кто успевал подготовиться к предстоящим мучениям. Иногда офицеры, производившие арест, подсказывали депортируемым, что им понадобятся теплые вещи и хороший запас еды, но в большинстве случаев никто не спешил помогать советами. В Эстонии Айно Роотс дали всего четверть часа на сборы, а у нее было трое маленьких детей.
Собираться нужно было так быстро, что я только и успела набросить пальто поверх ночной рубашки. Я обулась на босу ногу, голову не покрыла… Один из тех людей все кричал, что у нас только пятнадцать минут на сборы! Что можно успеть за пятнадцать минут?.. Так я и поехала в Сибирь – будто умалишенная, в пальто поверх ночной рубашки853.
Когда охрана отбирала всех, кто значился в списках, депортируемых сажали в грузовики. Мария Габиневич, арестованная в Польше, вспоминала, как в последний раз взглянула на родной дом, когда грузовик НКВД уже отъезжал: «Машина двинулась. Еще один взгляд на наш дом, на строения, на поля, на знакомую тропинку, которая вела на холм… где мы любили гулять и играть. Мать осенила крестом все, что мы здесь оставляли»854.
Словно уже пережитых напастей было мало, многих депортируемых ожидала новая беда, когда они оказывались на железнодорожных платформах: там мужчин – глав семей – разлучали с женами и детьми и объясняли, будто мужчины поедут в отдельных вагонах, чтобы «избежать неловкости». Для многих женщин это расставание стало последним – больше они своих мужчин не видели. Когда позже одна депортированная спросила охранников, где ее муж, в ответ те только рассмеялись855.
Условия в вагонах были крайне примитивными. Людей запускали в дощатые вагоны для перевозки скота – такие же, в каких перевозили поляков в трех волнах депортаций 1940 года: с зарешеченными оконцами наверху и некоторым «благоустройством» в виде голых дощатых нар и дырки в полу вместо уборной. Хотя по официальным нормам вагон был рассчитан на двадцать пять человек, в действительности в них набивалось по сорок депортируемых вместе со всеми пожитками, так что люди практически сидели друг у друга на головах. Латышка Сандра Калниете, опираясь на воспоминания бабушки и матери, пишет:
