4. Арно, Аро и Плюха
Арно
Любимый Арно, с тобой из моей жизни ушла вселенная…
Так начиналось мое письмо собаке. Вообще письма собакам я не пишу, общаюсь с ними словами, голосом и разговариваю мысленно. Но Арно был самым особенным псом для меня, и потому, когда он умер, я написала ему письмо.
«Я никогда не думала, что можно столькому научиться у тебя и что можно радоваться каждому дню, проводимому рядом с такой тяжелой собакой. Я помню все. Помню, как ты появился у нас и как я сказала тебе: «Теперь ты станешь моей собакой. Пусть даже на день, даже на час».
Мы гуляли с собаками в парке напротив дома, как вдруг увидели на полянке скопление собачников, причем все они смотрели куда-то вниз, в траву. У меня возникло тревожное ощущение, и мыслей о том, что люди наблюдают за играми своих питомцев, мне в голову не приходило. Конечно, мы подошли спросить, что стряслось, – и увидели его.
Черный некрупный овчар лежал в траве пластом. Не мог встать. Настоящий скелет – огромная голова с провалами на висках, повисшие уши и сплошные выпирающие ребра.
«Вот, лежит… – сказал кто-то. – Не знаем, откуда взялся». Мы с мужем осмотрели пса, поспрашивали, не хочет ли кто забрать его себе, но никто не изъявил желания. «Тогда мы отвезем его в клинику, усыпим, чтобы не мучился», – сказала я. «Правильно», – поддержал кто-то. «Вы молодцы», – добавил еще кто-то, и все начали потихоньку расходиться.
Я никогда не усыпляла собак. На тот момент с нами были четверо – Фрост, Персей, Брыня и Шуня, а Ларочка жила с мамой.
И опыт у нас был совсем небольшой, но я уже знала, что, если собаке непоправимо плохо, ее лучше усыпить.
○ К сожалению, многие люди, видя, что животное заболело, по своей неопытности принимают решение об усыплении. Но при первом осмотре трудно определить, насколько все действительно необратимо. А я точно знаю, что в основном очень даже обратимо, если отвезти животное к врачу, но не на эвтаназию, а на обследование, на диагностику, если нужно – в отделение интенсивной терапии. Но узнала я об этом не сразу – Арно научил меня.
Мы сидели с ним на траве: я и он. Муж ушел в гараж за машиной, чтобы отвезти старика в ветеринарную клинику и завершить его страдания. Казалось, другой помощи мы не могли ему оказать. Он был так слаб, но пытался встать, и во время одной из попыток через его голову упал на землю старый ошейник. Мы отошли совсем чуть-чуть от того места, где нашли его, я села на куртку, Арно лег у меня в ногах. Мы ждали. Его лапы кое-как двигались, но общее истощение оказалось настолько сильным, что на ногах он держаться не мог.
Ночное небо было безоблачным, звездным и спокойным, как в кино. Он лежал, и в глазах у него была пустота, словно жизнь уже закончилась. А я говорила с ним о том, что все будет хорошо. Что я рядом и можно ничего не бояться. В общем, болтала ему какой-то наивный бред, ну а что я еще могла? Тогда я была уверена – мы привезем в клинику этот скелет, простимся и усыпим. Но хотя бы эти минуты мы ему облегчим.
Муж приехал, мы осторожно переложили Арно на заднее сиденье машины, привезли в ветклинику. Долго стояли на парковке. Долго молчали. Уже наступила ночь.
Затем вошли. Врач, встретивший нас, что-то говорила об анализах, которые можно сдать только утром. А я видела негнущиеся лапы, сгорбленную спину, обреченный взгляд пса… Почему-то мы даже не заикнулись об усыплении. На ватных ногах мы вышли из клиники, сели в машину и отправились домой. И Арно поехал с нами.
Я помню, как он расцвел в начале лета. И не помню месяца счастливее для нас, чем июнь того года. Я откармливала его, давала по две курицы в день! Вела фотохронику положительных изменений, а Арно самозабвенно запрыгивал на бордюры и спрыгивал с них, быстро шаркал за мной до выгула… Тогда мы могли еще позволить себе гулять не перед домом и не на руках, а своими ногами, по своему желанию, даже подолгу. Он пытался сам запрыгнуть в машину, когда ездили по врачам, а дома порывался влезть ко мне на кресло.
Он жил мной, а я жила им. Он встречал меня с работы, виляя хвостом, заглядывая в глаза. Он с удовольствием ел и боялся зайти в комнату, чтобы не запачкать ковры вечно натертыми зеленой мазью от артрита локтями. Он всегда ложился в коридоре так, чтобы видеть хотя бы мою спину, когда я сидела за компьютером. И терпеть не мог, когда мне приходилось выдворять его на кухню на время студийных съемок (мы оборудовали дома крошечную фотостудию для съемки животных) – стучал лапкой в дверь, а за стеклом я видела его ожидающий силуэт.
Несмотря на действительно сломанный позвоночник и проблемы со всеми лапами сразу, Арно ухитрялся охотиться на Брыньку, загонял его иногда на кресло и порой не давал пройти к миске с водой или ложился рядом с мисками и поджидал. Я испытывала невероятное счастье, видя интерес в глазах такой старой собаки. Мы еще шутили – крокодил, то есть Арно, снова подстерегает лань, то есть тонконогого Брынечку, у водопоя.
Мы фотографировались, валялись на траве, много гуляли и играли. Выбегали на улицу по три-четыре раза в день. А потом мне потребовалось уехать на две недели из Москвы.
Вернувшись, я не узнала Арно. Вместо бодрого старичка меня встретил тяжело передвигающий лапы, усталый пес, который не хотел ничего. Не хотел ходить, не хотел гулять, у него вдруг клочьями полезла шерсть.
Я спросила мужа, когда Арно перестал уверенно ходить, как прежде? На третий или четвертый день после моего отъезда, ответил муж. Никто не смог определить настоящей причины, но с большой вероятностью предполагали, что Арно с моим отъездом испытал сильный стресс, от которого оправиться было очень тяжело. Слова «я была в шоке» – не преувеличение. Я впала в шок и панику, и мы вновь начали ездить по врачам.
Тогда же впервые с мочой пошла кровь. Недели через две после моего возвращения Арно слегка ожил. Мы продолжали гулять, старались делать это подольше, но расстояния, на которые мы отдалялись от дома, сокращались с каждой неделей…
Я больше не видела его таким, как до отъезда, но очень старалась делать для него максимум. У Арно диагностировали аденому простаты, но оперироваться в его возрасте запретили.
К осени он плотно сидел на лекарствах, из-за чего у него начались проблемы с шерстью, однако взгляд его был чист, и он постоянно находился рядом со мной, встречал меня хрипловатым лаем, начал заходить в гостиную и ложился слева от меня, пока я работаю, а ночью скромно спал у порога спальни.
А потом у Арно отказала задняя лапа и проявилось недержание. Он ходил уже очень медленно, пытаясь перебирать всеми лапами, но получалось не всегда. Я понимала, что справиться с недержанием уже нельзя и ругать Арно бессмысленно. Мы перестали ходить по лестнице и пересели на лифт, в лифт заходили с тряпочкой на случай неожиданности.
О прогулках на расстояние даже полусотни метров мы уже забыли – Арно мог только перейти дорогу и шел так медленно, что мы гуляли все дольше, а не дальше, к сожалению. Из окон на нас смотрел весь дом, а я смотрела только на него. Он очень старался, он так боялся меня подвести. Он шел так быстро, как мог, но получалось плохо. К февралю задние лапы отказали практически полностью, но передние были еще сильными, и я стала носить его на руках с лестницы, а на улице придерживала под животом, помогая.
