А что касается страха «она скоро умрет» – это, конечно, наш личный эгоизм. Мы хотим, чтобы член семьи прожил рядом с нами подольше, и жалеем себя, боимся, что новый-старый друг уйдет слишком рано. Только привык к собаке – а она возьми и умри, нехорошо. Но если все-таки поразмыслить и забрать собаку из приюта, а не купить щенка у модного заводчика? Безусловно, если не брать глубокого старика, то рядом с вами никто и не умрет «слишком рано», это произойдет в приюте, о чем вы никогда не узнаете. Зато вам спокойнее, вы не переживаете, а помочь бездомному животному не решили нужным, исходя из собственного эгоизма. И потом – вы же не считаете себя стариками в середине жизни, в сорок лет, правда? Значит, и восьмилетний пес вовсе не старый, а в самом расцвете зрелости, и вы можете подарить ему счастливую жизнь.
Знаете, непередаваемо прекрасные ощущения охватывают, когда ты сидишь работаешь, слышишь тихий вздох, поворачиваешься – а старый пес лежит на диване и сердечки тебе глазами отправляет. Я запомнила это навсегда. Аро было все равно, что мы с ним нашли друг друга, когда ему стукнуло много лет. Он очень меня любил, и взаимно. И это развеивает еще один миф о том, что старая собака не полюбит нового хозяина, потому что не выросла рядом с ним. Полюбит. Потому что вы – Человек, ее спаситель и центр вселенной.
5. Брейн
Когда деревья были большими, мы с мужем – молодыми, а собак в съемной двушке – всего пять, нам в голову пришла великолепная идея: взять шестого пса. Мы раньше никогда еще не выбирали собак – напротив, собаки выбирали нас, и вот такого, чтобы сесть за каталог на пристройство, листать фотографии, спорить, разглядывать, читать истории, в нашей жизни не случалось.
Но я не была бы собой, если бы еще до начала выбора кандидатуры в хвостатую семью не выкатила ряд требований: хочется, чтобы пес был обязательно охотничьей породы, причем инвалид и даже такой, какого точно никто себе взять никогда не захочет.
Дима скептически отнесся к такому перечню, но я замахала руками, убедительно заявив, что «таких собак десятки, если не сотни, просто поверь мне».
Первый вечер поисков закончился фиаско. Как и второй, и все последующие. Я, не скрою – в легком напряжении, перешла с каталогов по пристройству собак в Москве на питерские. Дима заприметил объявление какого-то крохотного щенка русской гончей и предложил забрать его, но я хмыкнула – щенок, дескать, своих людей всегда найдет, а мы ищем страшного инвалида, если ты вдруг забыл.
Ну ок, время шло, а я, с дергающимся глазом, все листала, листала и листала. И в результате вышла на картотеку собак в Краснодаре. Есть там приют для особенных животных под названием «Краснодог». И в папке с фотографиями инвалидов в одной из их социальных сетей я увидела эти глаза.
Гончак. Настоящий русский пегий гончак.
Но положа руку на сердце выглядел он страшновато: перекошенная физиономия, половина лба в сторону, глаза безумные, выпученные.
«Пес Руслан. В детстве он получил черепно-мозговую травму, из-за чего у него такой забавный вид», – точно помню, какой была формулировка. И где-то в комментариях прозвучало, что не очень-то он и забавный, право слово, внешность на любителя. Вот прямо на меня.
– Его не будут звать Русланом, – безапелляционно сказал муж.
– Конечно, нет, – согласилась я. – Придумаем ему имя вместе.
Но для начала нужно было продумать доставку восьмимесячного лосенка из Краснодара к нам, а еще раньше – поговорить с кураторами приюта, узнать о прошлом животного, его привычках, особенностях.
Впрочем, краснодарские волонтеры очень обрадовались моему звонку: инвалиды нечасто пристраиваются, к тому же я им понравилась.
«Вы точно не передумаете?» – спросили они меня перед началом оформления Руслана на авиаперелет. Я была в себе уверена, ведь такое решение категорически нельзя принимать необдуманно. Своим выбором я беру на себя ответственность за жизнь, а это вполне серьезно, согласитесь.
Для перелета щену дали легкий наркоз. Мы встретили в аэропорту огромный пластиковый бокс и, пока грузили его в машину, заметили, что новый наш товарищ уже проснулся и внимательно смотрит на нас своими странными, посаженными на разный уровень глазами.
– А вдруг он агрессивный? – внезапно сказал Дима.
– С чего бы, – хмыкнула я, – поехали.
Дома, освободившись от переноски, Руслан прошелся на заплетающихся лапах по квартире, перенюхался с прочими нашими питомцами, шумно выхлебал миску воды и отправился с нами на первую московскую прогулку.
Имя мы ему уже надумали – Брейншторм! Красивое, звучное имя, мгновенно сократившееся до просто Брейн. «Мозг! – размышляла я. – Умным будет, ведь как корабль назовешь…»
Все шло хорошо ровно до вечера, когда, вернувшись с долгого променада по Строгинскому парку, погоняв голубей, поплескав в Москве-реке лапы и взболтнув там огромный свой язык, Брейнушка не кинулся сначала на Фроста, затем на Грушу, после на Шуню, повалив его на пол и принявшись с остервенением трепать за холку.
Получилось громко.
И, как сейчас помню, за окном уже темно. Ранний сентябрь. Время позднее. Соседи снизу, соседи сверху, везде соседи – а у нас в квартире собачьи вопли и человечьи крики, чего до сих пор ни разу в жизни не бывало. Разнимать не умеем. Как реагировать – не знаем. Кто-то из нас в панику, кто-то в истерику (подозреваю, что оба раза я), Дима кое-как собак разнял и позакрывал по разным комнатам. Брейна – в коридор, мне – телефонную трубку: «Звони. Спрашивай, что это может быть, отчего такое поведение».
У меня колени стучали друг о друга, пока волонтер на том конце провода слушал мой нервно-сбивчивый рассказ. Впрочем, ничего нового я не узнала, кроме того, что в приюте Брейн жил с другой какой-то собакой, у которой отжал будку. А больше ничего конкретного, никаких идей.
Мы не стали долго думать и наняли Брейнушке персонального кинолога. Одновременно ходили на групповые занятия, чтобы погасить агрессию к другим собакам – ну и по врачам. Его кривая голова не доставляла ему проблем, но в итоге походов к разным специалистам мы поняли, что Брейн не исправится, потому что на самом деле он не злой.
«У него черепно-мозговая травма, полученная в раннем детстве. Поведение вашего пса – ее последствия. Скорее всего, он живет в каком-то своем мире, у него могут быть галлюцинации, нужно смириться с этим», – сказал нам невролог.
И правда, агрессия Брейна не выглядела рядовой. Он мог кидаться на стены и кусать их или начинал играть с воздухом, будучи уже довольно взрослым псом. Особенно полюбилась ему игра со свежей землей – у нас в районе тогда клумбы перекапывали, чернозема по пути в парк масса. Ух как он летел в эти кучи! И прыгал, прыгал, словно рядом с ним играет еще одна собака. Примерно тогда мы узнали, что Брейн-то наш жил в детстве… на кладбище. И именно оттуда, уже с кривой головой, волонтеры его и забрали.
Не представляете, сколько пошло фантазий с ноткой черного юмора, когда два этих факта – кладбищенское детство и любовь играть со свежей землей – соединились друг с другом. С тех пор мы называем эти игры «Брейн и его невидимые друзья».
