Выпил ещё рюмку и продолжал:
— Вот тебе загадка: сидят четыре человека в офисе, совещание проводят. Двое уже час обсуждают, где банкет провести, какое вино купить, каких девушек пригласить. А другие двое сидят и злятся.
— Почему они злятся? — спросила Лена.
— Женщина! У них работа стоит, время идёт, а она стоит. Работу не сделают, денег не будет, банкет не на что будет проводить. Так вот, внимание, вопрос: кто их этих четверых больше зарабатывает?
— Первые двое, — не задумываясь, ответил Шажков.
— Почему?
— Потому что они платят тем двум другим.
— Правильно. Ты такой умный, почему на «мерседесе» не ездишь?
— Первые двое — хозяева, — продолжал Валя, — а другие двое — специалисты. Специалисты могут работать только по найму, в этом их суть. Быть хозяевами не могут. Такие вопросы у нас студенты на первом курсе изучают.
— Изучают, чтобы стать потом специалистами, да? А ты сам кто по натуре, хозяин или специалист?
— Скорее специалист. В мире процентов семьдесят людей — специалисты, а хозяев от силы десять процентов, так что быть специалистом не стыдно.
— А хозяином разве не лучше?
— Я и так хозяин — самому себе. Для тебя специалист, а для себя — хозяин.
— Хозяин самого себя, — засмеялся Ваграм, — это хорошо. Самого себя и женщины своей.
Потом задумался, почесал в ухе и сказал безотносительно к обсуждавшемуся: «Хорошего отношения мало здесь у вас. Видишь, человеку помощь нужна — помоги. Знаешь, умеешь что-то — не скрывай, научи. И ты потом в ответ получишь больше, гораздо больше. Но нет, не помогают, не учат, всё скрывают что-то, осторожничают, а люди при этом неплохие, хорошие люди. И что потом получают? А ничего. Так каждый сам по себе и живёт».
— А у вас не так? — не дав на этой ноте завершить разговор, спросил Шажков.
— У армян не так, хотя… Тоже по-разному бывает.
— У вас ведь здесь национальная община, да?
— Без этого нельзя. Корни как сохранить? Интересы как защитить? Не все ведь такие интернациональные, как ты.
— Но община — ведь это несвобода, — с сомнением произнёс Шажков, — или я ошибаюсь?
— Ошибаешься. Свой среди своих, какая же это несвобода? Да и с точки зрения хозяина — это прежде всего связи. Как у вас говорят, один в поле не воин. Нет, есть, конечно, выскочки, и очень успешные выскочки, но это выдающиеся, истинно свободные люди. Такие и у вас есть.
Валентин не отвечал и сидел, задумавшись.
— А свобода, дорогой, — продолжил Ваграм, выверенными движениями снимая вилкой шашлык с шампура на тарелку, — это всё-таки деньги, хоть мы в этом не любим признаваться.
— Но не всё же покупается, — вступила в разговор Лена.
— Конечно, не всё. Семья, дети не покупаются. Моя семья меня и нищего бы любила. А всё остальное — извини.
— Любовь не покупается.
— Родственная — нет, а женская — извини.
— Ты говоришь о телесных делах, а я о любви, — не согласилась Лена.
— Хорошо, хорошо, — миролюбиво проворчал Ваграм, — я с женщиной не спорю.
— Дружба не покупается, — добавил Валентин, поддерживая Лену.
— Ты думаешь, я бы принимал вас как самых дорогих гостей, если бы мог просто купить ваше расположение? — воскликнул Ваграм.
— А если мог, купил бы? — удивился Шажков.
— Ты не понял. Я говорю, что в наших отношениях нет корысти. И это очень ценно.
— Пожалуй, — миролюбиво согласился Валя.
Ваграм налил себе ещё коньяку, повернулся к Лене и стал рассказывать про горы.
— Вам с Валентином нужно побыть в горных сёлах, пожить среди горских людей, — возбуждённо жестикулируя, говорил он. — Представь, выходишь из леса к селу Гош, дорога резко поворачивает, и внизу неожиданно возникает храм двенадцатого века, представляешь? Просто вздрагиваешь!
— У тебя в этом селе родственники? — спросила Лена.
— Все армяне родственники! Будь моя воля, я бы все большие города распустил. Оставил бы только маленькие городки и сёла.
— Питер оставь, пожалуйста, и Ереван, — засмеялась Лена.
— Хорошо, но только эти два. Шашлыки-то где-то надо продавать, — и он тоже засмеялся, подмигнув Вале, причмокивая и покачивая головой.
После еды Ваграм окончательно расслабился, откинулся на стуле и теперь говорил почти непрерывно. Исчезла присущая ему сдержанность и то, что Валентин назвал бы «внимательной осторожностью», которую он подмечал в нём летом. Сейчас Ваграм выглядел настоящим хозяином, посматривая живыми глазами то на Валю, то на Лену.
— Я уеду, — говорил он, — но обязательно вернусь. А пока за меня Левончик останется. Иди сюда, Левон, — позвал он парня, и тот быстро подошёл, — познакомься: это мои друзья. Бескорыстные друзья, не «ты мне, я тебе». Дружи с ними. А вы заходите к Левону, своих друзей приводите. Левон по-русски понимает хорошо, но говорит не бегло. Меня не слушал, английский выучил, а на русский не налегал. А зачем армянину в Петербурге английский, а, Левон? В вуз будешь поступать, экономике учиться на русском языке? На русском. Так что давай, учи. Я Левону наказал каждый год домой в Армению приезжать, да, Левон? Чтоб родину не забывал.
— Это как в Шотландии, — вмешалась в разговор Лена.
— Где бы не жил шотландец, он обязательно должен какую-то часть года прожить на родине. Иначе теряет право называться шотландцем.
— Армяне по всему миру живут и остаются армянами, — не согласился Ваграм. — В основном хорошо живут, богато. При этом родину не забывают, помогают.
— А вот русские к своей земле привязаны, — взял слово Шажков, — в этом их сила, но и слабость тоже.
— Где привязаны, Валентин? — возразил Ваграм. — Сколько русских эмигрировало за сто лет и сколько из них вернулось?
— Ошибаешься, Ваграм, — вступился за своих Шажков.
— Добровольно русские не эмигрируют. Русские из всех национальностей, живущих в России, чуть ли не самые оседлые. Есть результаты исследований, я знаю, о чём говорю. А если остаются по какой-то причине за границей, то потом мучаются. Про это тоже много написано.
— Ладно, — сказал Ваграм, собрав пустые шампуры и отдавая их Левончику. Тот всё это время стоял у него за спиной и внимательно слушал застольный разговор. Когда говорила Лена, он кидал на неё быстрый цепкий взгляд и тут же опускал глаза.
— Мудрость в том, — поднял указательный палец Ваграм, — что каждая нация имеет свою ценность, но жить на земле надо дружно. Вот был Советский Союз — многонациональная страна. Чем он был плох? Кому не нравился? Спроси обычного человека, не политика, а просто крестьянина, армянина, грузина, украинца: был он против советской дружбы? Он скажет: «не был против». Что, нельзя было капитализм в Советском Союзе построить, обязательно надо было разделиться?
