— Я сопровождающий, — еле двигая языком, бормотал он, но его решительным движением усадили на скамейку. Через какое-то время Валентина подняли под руки два парня в медицинских халатах («как мои студенты» — мелькнуло в голове у Вали), и провели в другое помещение, где молчаливая женщина-врач с материнским спокойствием и уверенностью долго ощупывала, протирала и обрабатывала чем-то его лицо и голову, а потом молодой парнишка сделал два укола.
— Вам показано стационарное лечение в нейрохирургическом отделении, — сказала врач.
— Не могу, — ответил Шажков, — дела.
— Хорошо. Подпишите отказ о госпитализации и продиктуйте ваши данные медбратику. Дома — постельный режим пять дней. Будет хуже — не стесняйтесь, вызывайте неотложку.
Валентин кивнул, подписал, продиктовал и быстро вышел в коридор — к двери помещения с надписью «операционная». Он не волновался, сел на скамейку, замер, зацепенел и стал ждать. Когда, наконец, открылась дверь и из операционной вышли двое в зелёных халатах, Шажков не поверил своим глазам: они улыбались.
— Ну, как она? — вскочил он, схватившись за стену. Один из хирургов сделал шаг к Валентину и поддержал его под локоть, сочувственно покачав головой.
— Состояние тяжёлое, стабильное, — сказал он. — Лежать пока будет в реанимации. Но прогноз благоприятный.
Когда Шажков услышал эти слова из уст врача, у него в голове почему-то заиграл гимн Советского Союза, торжественные звуки которого мешали слушать, что ещё говорил хирург.
— Пожалуйста, скажите ещё раз, — морщась от бравурной музыки, попросил Валя.
— Вас сейчас отвезут домой, — раздельно выговаривая слова, произнёс хирург. — Заберите вещи больной. Дальше так: как минимум три дня вы здесь не нужны. Полежите дома и придите в себя. Я дал телефонограмму в органы внутренних дел, так как случай криминальный. Будьте готовы к общению со следователем или дознавателем.
Валентина на машине скорой помощи уже глубокой ночью довезли до Лениного дома. Шажков, пройдя мимо собственного автомобиля, припаркованного у подъезда, поднялся в прибранную накануне квартиру. Мозг отказывался думать о случившемся. События минувшего дня, казалось, произошли в позапрошлом году. Из всего того, что было, запомнились только два слова, и только они имели теперь смысл для Шажкова: прогноз благоприятный.
Глава 5
1
Валентин Шажков дал себе сутки на то, чтобы прийти в форму — физически и душевно. Почти весь следующий день он проспал, а когда проснулся уже в темноте весеннего вечера, то понял, что восстановление дееспособности в этот первый день не состоялось: голова кружилась больше, чем вчера, правый бок ныл сильнее, и ко всему прочему мучила упорная, не проходившая тошнота. Шажков с некоторой опаской заглянул в зеркало и с облегчением увидел, что его лицо, хоть и было слегка перекошено шишкой с кровоподтёком над правой скулой, но не настолько, чтобы стать неузнаваемым. Если смотреть слева, так вообще всё нормально, значит, к Лене нужно будет поворачиваться левым боком.
Валя решил привести себя в порядок к завтрашнему дню, насколько это было возможно. Держась за стенку, с трудом перелез в ванну где, стоя на коленях, помылся. Иначе не мог, так как при попытке встать во весь рост терял ориентацию в пространстве, и голубой кафель, серебристые струи из душа, пёстрая занавеска — всё это начинало закручиваться вокруг него как вода в сливном отверстии. На правом боку Валя обнаружил чёрный синяк размером в ладонь, болезненный, но не так тревоживший, как глубинная тягучая боль под ним и тяжесть, растекавшаяся в правой половине тела.
— Отшибли, что ли? — тоскливо подумал он. Помывшись, Шажков прошёл на кухню, вскипятил чаю и достал все имевшиеся в кухонном шкафу лекарства. Долго копался, чтобы, наконец, выбрать несколько: пирацетам для освежения мозгов — сразу горсть, анальгин — две таблетки, чтобы притупить боль. Потом растворил в воде таблетку витамина С и под конец засунул под язык десяток горошек валидола, резкий ментоловый взрыв которых обжёг рот и, казалось, приостановил головокружение, позволив собрать обрывки мыслей и сфокусироваться на неотложном. А неотложным было одно: Лена.
Валентин разобрал Ленины вещи, принесенные из больницы, нашёл среди них мобильник, неожиданно сам для себя поцеловал его и поставил рядом со своим на подзарядку. Потом почистил куртку, в которой он был в тот вечер, и ботинки. Вот и всё, на что хватило сил. Попытался смотреть телевизор, но не смог сосредоточиться ни на одной программе и в конце концов провалился в сон.
Утро предстало ослепительно ясным и ветреным. Низко над домами, то закрывая, то снова выпуская на волю слепящее солнце, неслись к заливу рваные облака. Всё окружающее воспроизводилось с нереальной фотографической чёткостью. Стволы деревьев с наветренной стороны блестели изморозью, она же толстым слоем покрыла стёкла припаркованных у дома автомобилей. Терпко пахло весной, но этот запах не вызвал у Шажкова радости, одну только тошноту.
Валентин, отогрев машину, осторожно, стараясь приноровиться к своему состоянию и скользкой дороге, поехал в больницу.
Войдя с цветами в большую палату, Шажков не сразу нашёл в ней Ленину кровать, а в кровати саму Лену. Когда же нашёл, в нём колыхнулся такой клубок противоречивых чувств, что Валентин задохнулся и остановился в дверях. Лена невесомо лежала в кровати у окна. Её лицо было одного цвета с подушкой и почти слилось с ней. Выделялись только глаза, неподвижно смотревшие в окно, и плотно закрытый рот, доминировавший над запавшими щеками. Чувство любви и жалости, охватившее Валентина в первый момент сменилось чувством стыда, перешедшего в острое чувство вины.
— Ой, смотрите, — мужчина, — вернул его к действительности весёлый молодой голос справа, — это, верно, к Леночке. Лучше поздно, чем никогда.
— Леночка, поверни головку, там у дверей киндерсюрприз стоит.
Лена приподняла голову, и Шажков встретился с ней взглядом. Она смотрела, не отрываясь, словно давая глазам привыкнуть к нему. Её взгляд постепенно оживал, потом, наконец, приблизился и обнял его. Соседки по палате примолкли, выдерживая паузу. Когда же Шажков подошёл к Лениной постели и присел, все вдруг разом заговорили и, словно уже не замечая их, продолжили заниматься своими делами. Шажков отметил только внимательный, не по возрасту усталый взгляд молодой женщины с соседней кровати, да услышал пару незлобивых шуток бедовой девчонки-хохотушки, кровать которой находилась справа от входа.
Побыв с Леной, Валя пошёл в ординаторскую поговорить с врачом. Лечащий врач оказался пожилым мужчиной южной внешности, с тихим голосом и располагающими манерами. Когда Валентин вошёл в ординаторскую, он стоял у стола и подваривал чай на восточный манер, переливая заварку из чашки обратно в заварочный чайничек.
— Лена Окладникова? Знаю, конечно, это моя больная. Оперирована. Пока оцениваю её состояние как средней тяжести.
— Меня беспокоит её нездоровый вид, — сказал Шажков, — бледная, худая.
