— Вы были в больнице? — спросил Валя, доставая из кармана мобильный телефон.
— Отставить! — сорвавшись на фальцет, крикнул Заварзин, и стоявшая рядом средних лет женщина, приглашённая в качестве понятой, вздрогнула и недовольно поморщилась. — Отдайте телефон лейтенанту и следуйте за мной, — сдерживаясь, почти спокойным голосом сказал Валентину Заварзин. — Не заставляйте меня применять силовые методы.
Шажков отдал мобильник подскочившему Бородюку и, подталкиваемый незнакомым оперативником, вышел вслед за Заварзиным в коридор. Его провели из «хозяйской» части УВД в «службы», и через пять минут он оказался в антураже сериала про «ментов» — в темноватой неприбранной комнате со столом, пепельницей, настольной лампой и огромным коричневым сейфом у стены. Заварзин куда-то ушёл, а с Валей остался сопровождавший его оперативник.
— Зря вы так, — сочувственным тоном заговорил он с Шажковым. — Опознайте, подпишите, ещё не поздно. Он ведь настоящий бандит, и если вы его опознаете, получит длительный срок. А так — выпустят.
— Но это не тот.
— Да ладно вам — тот, не тот. По фотке-то вы опознали.
— С оговоркой.
— Но опознали же.
Открылась дверь, и в помещение вошёл капитан Заварзин — спокойный и даже расслабленный, как будто это не он пять минут назад кричал фальцетом «Отставить!»
— Ну что, подумали? — мягко, но настойчиво спросил он у Шажкова. — Второй раз такого прокола мы допустить не можем.
— Не он это, — глухо сказал Шажков. — Это другой человек.
— Так, Семёнов, — обратился к оперативнику Заварзин.
— А мы ведь можем так же, как и этот молодой человек, заупрямиться. И из терпилы переквалифицировать его в обвиняемого. Можем?
— Можем, товарищ капитан, — по-советски отрубил опер.
— Вы в припадке ревности, а скорее всего и в состоянии алкогольного опьянения, — обратился к Шажкову капитан, — ударили ножом свою сожительницу, потом испугались, её в больнице бросили, сами в милицию не обратились, затаились. Мы по собственной инициативе расследование начали. Как вам эта версия? Сплошь и рядом такое случается. Если хотите знать, — Заварзин подошёл вплотную к Шажкову, — эта версия имеет самый большой шанс на прохождение в суде — хоть с присяжными, хоть без. А мы здесь с вами цацкаемся, бандитов ищем. «Вор должен сидеть в тюрьме» и всё такое. Если вы не хотите нам помочь, так почему мы должны вам помогать?
— Мне не надо помогать. Я сам найду этих бандитов и вас к ним приведу.
— Нашёл один такой! А этого что — выпускать?
— Не знаю.
— А мы ведь и нож можем найти. Наверняка нож остался на месте происшествия. Пяток солдат пошлём, они слой снега снимут и найдут орудие вашего преступления, а?
— У меня есть свидетель, который подтвердит, что всё было не так.
— На каждого свидетеля всегда найдётся другой свидетель, правда ведь? Детективы по телевизору смотрите?
Шажков молчал. Он почувствовал, что его лицо окаменело и потеряло способность к мимике. Во рту пересохло. Говорить больше было не о чем. Заварзин поглядел на него, покачал головой, потом выразительно посмотрел на опера. Тот пожал плечами и усмехнулся.
— Ладно, — наконец с некоторым усилием произнес капитан, — подумайте ещё. Мы вас вызовем повесткой, поэтому никуда не уезжайте.
— Это подписка о невыезде?
— Устная договорённость о невыезде. Такая договоренность со мной равнозначна подписке.
— Хорошо.
— Отведите его к Бородюку, — сказал Заварзин оперу, развернулся и быстро вышел из комнаты.
Лейтенант Бородюк с сочувствием поглядел на вернувшегося в сто пятый кабинет Шажкова.
— Надо было сразу сказать, что не опознаете, до начала очной процедуры. А вы что ж? Видите, что получилось? Бандиты над нами смеются, в зоне рассказывать будут, как менты облажались.
Шажков молчал.
— Вижу, напуганы вы.
Шажков молчал.
— Распишитесь в получении мобильного телефона и идите. Вас вызовут, если нужно…
— Спасибо, — еле размыкая пересохший рот, не к месту прошамкал Валентин, забрал телефон и вышел из кабинета.
Улица встретила солнышком и смехом детей. Шажков купил в ларьке через дорогу бутылку пива и, сев на скамеечку напротив входа в отделение милиции, с наслаждением стал пить из горлышка. Ему почему-то захотелось борзануть, но эффекта не получилось: никто не обратил на него внимания. Страха Валентин не чувствовал, неприязни тоже, только равнодушие. И потребность действовать, теперь уже самому.
4
Ванна на отделении, где лежала Лена, находилась в хозяйственной комнате в конце коридора. Это помещение не предназначалось для помывки, но другого не было. В комнате по углам стояли швабры, а в большом чане на деревянной скамейке замачивались половые тряпки. На стеллаже у стены были сложены ночные горшки и судна. В дальнем углу на полу возвышалась горка белого порошка с характерным запахом хлорки. Ленины соседки пользовались ванной, хоть и чертыхались из-за негигиеничности процедуры. Все знали, что на другом этаже есть палаты с душем, но они предназначались для платных больных, и из общих палат туда не пускали. Валя на второй день пришёл в больницу с деньгами, чтобы договориться о переводе Лены в отдельную палату. Однако Лена наотрез отказалась, неубедительно (для Шажкова) объяснив свой отказ тем, что будет скучать по коллективу. Её упрямство расстроило Валентина.
Как бы то ни было, Шажков твёрдо решил, что мыть Лену в хозяйственном помещении он не будет, и прямо сказал ей об этом. Лена ответила волшебным взглядом, в котором одновременно виделись удивление, сомнение и благодарность.
В «банный» день она надела длинный белоснежный махровый халат, специально купленный Шажковым по этому случаю. Шажков принёс из дома большое розовое полотенце и пакетике банными принадлежностями. Лена взяла Валентина под руку, и они, как на балу, прошли по больничному коридору, поднялись в лифте на седьмой этаж, где на белых стенах висели репродукции картин и в холлах стояли диваны с обивкой из искусственной кожи. Пожилая медсестра открыла для них одну из палат и со словами «Час вам на всё про всё» ушла. Валентин включил свет, оглядел скудную обстановку, и ему подумалось, что так, наверное, должна выглядеть комната в публичном доме средней руки. Медсестра, сдавая незанятые палаты на почасовой основе, тоже, видимо, имела ввиду вовсе не помывку в относительно чистой душевой, а нечто другое. Шажков спросил себя, хотел бы он сейчас этого другого, и в нём еле-еле затлел забытый уже огонёк. Лена, видимо, думала о том же самом. Её лицо то хмурилась, то светлело, а пальцы то сжимали, то отпускали Валину руку.
Они вместе прошли в ванную комнату, и Валентин помог Лене снять халат и нижнее бельё. Оказавшись обнажённой, она застеснялась и отвернулась к стене. Валя тронул Лену за плечи и она повернулась к нему. Её вид поразил Шажкова. Изящная шея казалась сейчас немыслимо, опасно тонкой. От углубления на шее к плечам разбегались тонкие косточки. Столь любимые Валей девчоночьи груди заострились и торчали несимметрично в разные стороны. Втянутый живот ровно посередине от бока до бока был заклеен прямоугольным куском плотного лейкопластыря телесного цвета с обмахрившимися краями. Ниже груди тело Лены казалось совершено плоским, и только маленький пушистый лобок крутым холмиком возвышался над равниной и казался символом жизни, несущим последнюю надежду на возрождение.
