— Рика, мы не станем повторять наших ошибок. Открытая оперативная группа никогда не переступит землю Анмара. Но, поверь, есть много других способов убрать виновника всей этой «восточной вакханалии». Авария, несчастный случай, что угодно. Мне продолжать?
— Джамаль не имеет никакого отношения к деятельности «Шатров». Я уверена в этом, — слишком горячо и пылко возражаю я, обнимая себя за плечи.
— Обратное не доказано, Рика. Искандер аль-Мактум озвучил версию, что Джамаль Каттан мог передать тебе компрометирующую информацию с целью сохранить ее на некоторое время. Ты уверена, Рика, что ничего не скрываешь от нас? — каждый волосок на моем затылке встает дыбом от возмущения.
— Мистер Смит, вы хотите сказать, что я обладаю информацией, способной спасти сотни невинных жизней, и храню ее в тайне? Это абсурд. Каттан мне ничего не передавал.
— Или тебе об этом неизвестно, — Смит задумчиво потирает кончиками больших и указательных пальцев седовласую щетину, вызывая в моей душе новую волну волнения и негодования.
— Что вам на самом деле нужно? От меня? От Каттана?
— У тебя будет шанс доказать непричастность Каттана только если ты поедешь в Анмар. Но на первом этапе твоей главной целью будет Искандер аль-Мактум. Мы сотрудничаем с наследником, но, естественно, нуждаемся в некоторых гарантиях, уверенности в том, что он не ведет двойную игру.
— Я так понимаю, выбора у меня нет, мистер Смит? — плотно сжав зубы, чуть ли не с рыком шиплю я, стараясь дышать ровно и спокойно, когда хочется разнести кабинет Стефана в щепки. Больше всего на свете я ненавижу, когда так нагло посягают на мою свободу, влияют на мой выбор и демонстративно загоняют в угол, словно маленького непослушного ребенка.
— Так точно, агент Доусон. Я думаю, Искандер не будет тянуть с одним интересным предложением для тебя. Можешь собирать чемодан — ты возвращаешься в Анмар.
— Бывший агент, — поправляю Смита я и, предварительно окинув его мощную фигуру испепеляющим взглядом, покидаю кабинет, не щадя захлопывающуюся с оглушительным звуком сейф-дверь.
***
«Я унижаю их. Прямо сейчас. Находясь в одной комнате с тобой, Эйнин», — его слова пронзают грудь ледяными кольями, заставляя мои ладони хаотично скользить по до сих пор влажной и горячей простыни, насквозь пропитанной нашей страстью, раскаленными до предела эмоциями, только нашим, и тем, что я отчаянно пытаюсь сберечь в своем сердце, возвести в неприкосновенный Храм.
Я сказала, что люблю его…
И признаваться в своих чувствах, обнажаться перед ним душой, всегда чертовски страшно — все равно что прыгать в бездну, рассчитывая лишь на то, что где-то в ее тьме натянута спасительная сетка, что не позволит разбиться. Я хотела, чтобы он поймал меня на лету; я так хотела, чтобы Джамаль крепко прижал меня к себе и подтвердил мои наивные домыслы о том, что, несмотря на Лейлу и Аиду в его жизни, я — та самая женщина, которая по-настоящему имеет для него значение.
Мне никогда не стать для тебя единственной, в то время как ты единственный мужчина, с которым я хотела бы связать свою жизнь.
Но вместо этого он ударил меня в самое больное и уязвимое место, и я невольно задаюсь вопросом, как до сих пор выношу к себе подобное отношение? Неужели я так не люблю себя, что готова терпеть откровенное и показательно-наказательное пренебрежение в свою сторону? Если я допускаю подобное до свадьбы, то что будет дальше?
Сгорая от ярости, бросаю одну из подушек на пол, следом вторую и третью, пока не скидываю с кровати все лишние предметы, и этот нелепый всплеск накопившихся негативных эмоций помогает мне справиться с полученным стрессом. Честно, я не ожидала от него таких слов именно потому, что Джей сам привел меня в свой дом, он сам поселил меня в условия жизни со своими ненаглядными женами, а обставил все так, словно это была моя инициатива. Я просила его об этом? Или, может, о свадьбе? Что за привычка переворачивать все так, как удобно ему? Сердце в груди каменеет, почти не чувствую его неистового биения, несмотря на то, что парила высоко над звездами, в настоящем открытом космосе ещё полчаса назад. Сладость после оргазма, одурманивающая эйфория и состояние любви и блаженства… все стерлось и забылось, уступая место болезненному ознобу, приближающего меня к лихорадочному состоянию. Нам, девочкам, надо порой совсем немного — чуть-чуть заботы и поддержки, тёплых слов и надежных объятий. нуждаюсь сейчас в этом, словно маленькая девочка, недополучившая такой любви ещё в детстве, слишком рано потеряв отца, но глупо рассчитывать на то, что Джейдан сейчас вернется и зацелует меня со словами извинений. Поэтому я просто сворачиваюсь калачиком на простыни, даже не принимая душ, у меня просто нет сил встать со своей поломанной кровати — обнаженная, дрожащая, словно котенок, вышвырнутый на улицу в жуткий мороз, я тихо плачу, с сожалением вспоминая те самые дни, когда была сильной и не подпускала никого к своему сердцу. Встреча в Нью-Йорке с Джамалем — это ошибка, самая прекрасная ошибка в моей жизни, которая в корне изменила ее.
Привести себя в порядок удается лишь следующим утром — настроения у меня нет, но идти на завтрак в неприглядном виде непозволительно в условиях жесткой конкуренции. Спускаюсь в столовую и, не глядя на Лейлу с Аидой, опускаюсь на свое привычное место, накладывая в тарелку еду, постоянно ощущая на себе их колкие, гневные, насквозь пропитанные желчью и ядом взгляды.
Девушки молчат, не разговаривая даже между собой на протяжении двадцати минут. К завтраку я так и не притрагиваюсь, потому что всерьез начинаю думать, что эти неугомонные стервы, которые вчера, скорее всего, увидели самое незабываемое эротическое шоу в своей жизни, подсыпали в одно из моих блюд яд. «Ядовитые жены» звучит даже лучше, чем «любовник» для заголовков Анмарских газет и повышения продаж, не так, ли?
— Доброе утро, — из представления кровавых заголовков меня вырывает голос Зары, расставляющей на столе хрустальные блюдца с манговым десертом. — Медина, Джамаль приказал мне проводить тебя в его кабинет. Прямо сейчас, — подозрительно тихо и неуверенно обращается ко мне Зара, за что становится новой жертвой разгневанных взглядов Аиды и Лейлы. Служанка раздвигает губы в извиняющейся улыбке, с мольбой глядя на меня, кивая в сторону двери, ведущей в мужскую половину дома, и инстинктивно пятится назад.
— Хорошо, я готова. Не голодна, — у меня нет никакого желания здесь задерживаться, поэтому я сразу встаю из-за стола, но не успеваю сделать и шаг, как тут же оказываюсь в плену цепких коготков Аиды, схватившей меня за запястье своими острыми ногтями-убийцами, напоминающими мне своей формой и силой ладонь Росомахи.
— Западная потаскуха. Дрянь, — выплевывает она, сжав аккуратные белые зубы. Ее красивые черты лица искажены яростью львицы, которая чувствует, что теряет статус на завоеванной территории и жадно пытается урвать его своим хищным оскалом. — Джамаль- джан поиграет с тобой и вышвырнет на улицу, — пророчит сероглазая дьяволица, пока я мысленно представляю, как сильно могла бы расцарапать ее лицо или потаскать за волосы за такие слова и оскорбления в мою сторону. Но мне хватает сил, гордости и достоинства сдержаться: поэтому я спокойно расправляю плечи и, держа спину ровно, аккуратно освобождаю свою руку из ее бешеной хватки. Аида ревнует, потому что чувствует во мне опасность, а я… как уже и говорила, нет у меня как таковой ревности к женам Джамаля, я не вижу в них угрозы, мне больно лишь от того, что сам Джамаль никогда не примет решение развестись с ними из-за пресловутого уважения к их семьям, своему изначальному выбору и Анмарских традиций. С каждым днем мне становится гораздо спокойнее, несмотря на их наличие, просто потому что я чувствую, что-то, что существует между нами с Джамалем — неповторимо.
