– Дима, смотрите, что я принес! – сказал он, открывая чемодан.
– Отлично, – обрадовался Коробков, – сейчас мы легко отожмем дверь.
И действительно, с помощью каких-то железок мужчинам удалось раздвинуть створки.
– Вылезайте, – скомандовал Димон.
– Гаврила Гаврилович не доехал до первого этажа, – возразила Нинель.
– Всего ничего ему осталось, – улыбнулся Кузнецов, – прыгайте!
– Никогда, – отрезала Волынская, – я упаду, переломаю ноги.
Пару минут присутствующие на разные голоса уговаривали Нинель выскочить в холл подъезда. В конце концов Ада Львовна сняла шубу, бросила ее на пол и велела:
– Нинелька, давай, даже если упадешь, будет мягко. Соболя ради подруги не жалко.
– Всем известно, что ты носишь кошку, которую постригли и покрасили под благородный мех, – съязвила Волынская.
Ада Львовна схватила манто, встряхнула, накинула на плечи и, стоя перед открытым лифтом, произнесла:
– Тогда сигай так!
Ада, похоже, пребывала в уверенности, что Нинель никогда не решится покинуть кабину, поэтому и стояла почти у лифта. За ней находился Кузнецов, за ним Димон. Варя находилась левее, а я правее.
– Ну? – засмеялась Ада Львовна.
И тут Нинель с оглушительным визгом бросилась вниз. Корпулентная фигура Волынской рухнула прямо на Аду, та пошатнулась, упала на Кузнецова, а он опрокинулся на Димона. Получился эффект домино, Коробков, последняя костяшка, оказался спиной на полу.
Варя кинулась к «бутерброду».
– Андрей, вы живы? Вам больно?
Я посмотрела на Димона.
– Ты как?
– Бывало и хуже, – прокряхтел приятель, – надеюсь, больше никто сверху не свалится.
И тут с оглушительным лаем из кабины вылетела Проня Пушистик и спланировала прямо на голову Нинель Михайловны. Волынская завизжала.
– Вот вам и золотая середина ослика Иа, – пропела Варя.
Глава 28
– А сколько мне заплатят? – осведомилась Клавдия, опустив глаза.
– На какую сумму вы рассчитываете? – поинтересовалась я.
Хозяйка квартиры забубнила:
– Неудобно побираться. Но никаких родственников у меня нет. Родители умерли. Детей нет. Выживаю на пенсию. Коммуналка, лекарства, продукты… На все не хватает. Отдашь за жилье, электричество, смотришь на остаток и не знаешь, что покупать? Продукты? Тогда не хватит на медикаменты. Отправиться в аптеку? Тогда умру с голода.
– Сколько? – повторила я; на беду умевшая подмечать детали, я уже поняла, что у Клавы не все так плохо.
Посудите сами. Я сижу в шикарной трехкомнатной квартире. На одной стене картины, на другой новая лазерная панель. Мебель не старая, занавески не древние. На Клавдии скромное с виду, но совсем не дешевое платье. В ушах сверкают серьги с изумрудами. Думаете, я перепутала драгоценные камни с ограненными осколками пивных бутылок? Нет! Стразы сверкают хищно, ярко бьют в глаза. А настоящие драгоценности мерцают, они скромно переливаются в лучах света.
– Так неловко просить, – твердила Клавдия, – роль побирушки-нищенки меня тяготит. Но куда деваться.
Хозяйка повернулась, верхняя пуговица под воротником расстегнулась, моему взору открылась массивная витая золотая цепочка.
Пестова-Петрова быстро застегнула пуговицу, схватила небольшой лист бумаги, ручку, написала цифру и отдала «чек» мне. Я перечеркнула цифру, нарисовала рядом другую и вернула «платежку».
Минут пять мы молча перебрасывали друг другу «финдокумент», наконец хозяйка с кислым выражением лица прошептала:
– Бедного человека всякий обидеть норовит. Ладно. Я согласна. Давайте. Наличкой.
– Одну треть сейчас, вторую в середине беседы, остальное по окончании, – выдвинула я свое условие.
– Разве у нищей старухи-инвалида есть силы с вами спорить? – вздохнула хозяйка. – Где аванс?
Я вынула кошелек, отсчитала купюры и задала первый вопрос:
– По какой причине ваш отец заботился о Марине Тестовой?
Клавдия уперлась в меня взглядом.
– Ну это было недолго. Марина – дочь умершего коллеги папы. Но она оказалась девушкой с плохими наклонностями. Украла деньги, которые мама на ремонт отложила. Ее поймали, выгнали. Ой, что-то я начинаю нервничать! Сейчас сердце заболит.
Я вынула из сумки спрей и торжественно водрузила его в центр стола.
– Это что? – удивилась хозяйка.
– Прекрасное гомеопатическое средство от стресса, – ответила я, – как только ощутите признаки недомогания, берите баллончик.
– Лучше всего мои истерзанные нервы вылечат деньги, – заявила Пестова.
– Вы их уже получили, – напомнила я, – и еще получите, если ответите на мои вопросы.
– Хотите узнать все тайны нашей семьи, – возразила хозяйка квартиры, – а это дороже стоит, чем мы договорились.
Я встала.
– Простите, что отняла у вас время. Отдавайте аванс.
– Вы куда? – испугалась Клавдия.
– Поеду к человеку, который расскажет мне все за разумную цену, – соврала я, – знаю того, кто в курсе всего.
– Ох уж эта людская жадность, – посетовала Клавдия, – садитесь. Мне вас жаль. Не знаю, кого сейчас вы имели в виду, если одного из полицейских, которые занимались Федором, то они все лгуны, мерзавцы, взяточники и воры.
Я, понятия не имевшая о том, что брат хозяйки находился под следствием, опустилась на стул.
– Несмотря на то что вам встретились плохие сотрудники, информация о Федоре не стала известной широкому кругу людей.
Клавдия воздела руки к потолку.
– О боже! Дай мне сил! Ладно, слушайте.
Я незаметно включила в кармане диктофон и стала внимать рассказу.
Николай Пестов, дед Федора и Клавдии, происходил из древнего дворянского рода Шиховых. Документы, которые подтверждали дворянство старшего члена семьи, были надежно спрятаны. Но Коля узнал об этом перед тем, как поступать в университет. Оказывается, когда после революции из города приехали красноармейцы, чтобы убить Шиховых, самого юного члена семьи, годовалого Колю, больного гриппом-испанкой, спрятал привратник Никита. Красные уничтожили всех, кого нашли в барском доме, и направились к Никите. А тот спокойно соврал:
– У нас никого из графьев нет. Хотите, обыщите дом. Он маленький, долго искать не придется. У нашего младенца испанка, если не боитесь заразиться, то дверь открыта.
От вирусного заболевания тогда погибло много народа, красноармейцы решили не рисковать.
Изложив эту историю Коле, Никита усмехнулся и продолжил:
