И я не допущу повторения.
«Прыгнул» сразу на сотни километров, желая как можно скорее оказаться в проклятых Альпах, чтобы забрать девчонку. Запру ее в башне, не позволю выходить пару лет, пока не успокоюсь. Боюсь, что сверну ей шею, если увиденное в зеркале свершится. Вряд ли я смогу еще раз пережить это. Люди назвали бы меня проклятым эгоистом, я не стал бы спорить. Так и есть. Мне плевать на желания Дианы, я не хочу повторения истории. Прикасаться к девчонке я не собираюсь, по крайней мере, в ближайшие пятьдесят лет, но и отпускать ее — тоже. Просто не смогу.
Но я опоздал.
Алжирские рабы выучили бы много новых слов и выражений, услышав меня в тот день.
Когда я нашел этот убогий дом в горах, они уже встретились. Я опоздал. У девчонки изменился взгляд и запах. Так смотрит и пахнет увлеченная женщина. Слишком увлеченная. Диане понравился другой мужчина. Это парадокс, но на влюбленность вовсе не нужно много времени, я наблюдал это тысячи раз. Химия случается в первый же миг. Та самая пресловутая искра, что поджигает бикфордов шнур. Я испытал это на себе. Один взгляд, легкий аромат, соприкасающиеся души… а дальше лишь узнавание, хотя все уже решено.
Это произошло с Дианой. Десять лет рядом со мной ничего не изменили в ней, а два часа в чужом доме — сделали иной. Чувственной, женственной, мягкой. Плавящейся и готовой к соединению. Ее тело похоже на глину, уже готовую принять форму, заданную мужчиной. Когда она уезжала, я видел девчонку, а в свою машину посадил женщину. Только люди могут измерять эти категории наличием или отсутствием девственной плевы, взросление происходит не в теле и не имеет никакого отношения к физиологии.
Диана стала взрослой рядом с другим мужчиной.
Ярость застилала глаза, когда я вез ее в аэропорт. Ярость и горечь повторения. Плохо помню, что говорил ей, думал лишь о том, чтобы не сорваться и не тронуть девчонку. А тронуть хочется, утвердить мужское право на ту, что считаю своей. У меня нет никаких отеческих чувств к ней, я никогда не видел в Диане ребенка. Я видел женщину, которой она однажды станет, обретя почти полное сходство с Норией. Я ждал этого… но я ошибался, считая девочку лишь собственной забавой, послушной и исполнительной. В ней всегда была нота бунтарства, но я позволил себе забыть об этом.
— Ты трахалась с ним?
Знаю, что нет, но я хочу услышать ответ. Хочу, чтобы она говорила это и смотрела мне в глаза. Гребаная жизнь, я снова вижу в ней другую…
Диана смотрит в окно на проплывающие Альпы, а я пишу сообщение, отдавая приказ. Скоро этого писателя не станет. А Диана забудет…
Боги мироздания смеются надо мной. Я снова ошибся.
Наверное, я даже рад. Рад, что появился этот Ян, и я могу разозлиться. И сделать то, что хочу. Все-таки непомерный эгоизм — отличительная черта всех, кто обладает хоть каплей могущества.
Я хочу ее. То ли взять, то ли убить. То ли и то, и другое. Мне даже дышать больно, когда я смотрю на нее, стоящую в центре моей мастерской. Она пришла ко мне сама. Пришла просить за жизнь другого мужчины, срывая предохранители с моей ярости.
Нория тоже просила. Глупая. Она так и не поняла, что Аргус просто использовал ее. Соблазнил, наврал, очаровал словами и действиями. Он был способным. Сукин сын. И когда я вмуровывал ее в стену, рассказывая, что будет дальше, Нория просила пощадить Аргуса. Твердила, что лишь она во всем виновата, что лишь она предательница. Она была благородной, как ни странно… И смелой. Я чуть не стер все зубы, сжимая их, когда слушал ее.
Диана со своей просьбой пробудила всех моих демонов.
Иногда я думаю, что Дориций прав, и все мы немного сумасшедшие. Или — много… Аргус снова рядом, его тлен забивается в ноздри. В Башне, наверняка, есть шпион, и я опасаюсь думать, что это Диана. Но я уверен в одном — с того самого дня, когда случилась авария, мой заклятый враг рядом. Он ждет, как и я. Мы оба играем, каждый в свою игру. И девочка с лазурью в глазах вовсе не пешка, она королева — самая важная фигура на этой доске.
Вот только играют ею другие.
Как ни важна королева, но когда окончится партия, она будет сметена с доски вместе с остальными фигурами. И это знаем мы с Аргусом. И мне жаль, что Диане не повезло родиться с глазами цветами лазури. Я по-своему привязан к ней, но… гребаная судьба! Я уже не остановлюсь. Маховик запущен, и все разрешится лишь со смертью Аргуса. Или моей, всегда есть варианты.
Я не глуп, чтобы поверить в случайности. И я прекрасно помню, что клинок Нории может взять лишь женщина. Взять и ударить может лишь та, что готова убить. Диана… это будет она. Она родилась для этой роли, для того, чтобы вонзить клинок в тело странника. Кого именно? Не знаю. Это единственное, что я не могу предусмотреть в нашей партии. Выбор будет за ней.
Но прежде, чем сделать его, Диана должна возненавидеть, ведь Аргус не дурак… Ее ненависть будет настоящей, истовой и горячей. Лишь в этом случае Древний отдаст ей клинок. Дыхание Вечности, так Нория назвала его. Она была удивительно способной, виконтесса Чатем… Ей с легкостью удавалось столь многое, она любила жизнь… Может, поэтому клинок получился таким красивым. Я смотрел на него в женской руке, когда вытащил Норию из каменной ловушки.
В тот момент я просил небеса вернуть ее. Молил всех богов, истинных и мнимых. Видимо, неумеренные возлияния и многочисленные оргазмы оказали тлетворное влияние на мой разум.
Аргус хохотал, глядя на меня со стены. Я думал, что выпустил всю кровь из его тела, но эта сволочь снова смеялся. Регенерация Древних — хреновая штука, когда надо этого Древнего убить. Занятно, у меня был клинок, у меня был враг, но я не мог воспользоваться этим оружием.
Помню, как орал на визжащих от ужаса девок, требуя взять клинок и воткнуть в синий глаз Аргуса. Девки разбегались, вереща, как курицы, падали на колени, умоляя пощадить. Аргус хохотал. Лишь Нория, казалось, смотрела на все это с осуждением и покоем в глазах цвета лазури.
Да. Меня трудно было назвать адекватным в тот месяц…
Взять клинок не смог никто. Ни под угрозой смерти и пыток, ни от обещания непомерных богатств, способных сравнять с королевой даже простолюдинку. Они пытались — девки и благородные дамы, которых согнали в мой замок. Взять не смогла ни одна.
Дыхание Вечности не желало признавать этих женщин.
Мне казалось, что Нория улыбается.
Все закончилось, когда из верхних комнат спустился Дориций. Он простер ладонь над клинком, и оружие медленно поднялось в воздух, а потом мягко опустилось в шкатулку, оббитую черным бархатом. Да, мой отец всегда был сильнее всех нас. И дело не только в эфире. Он был мудр и добр, качества, которые не достались мне.
После взрыва я не сразу вспомнил о Дыхании Вечности. Тогда, ослепленный болью и яростью, я жил лишь местью. Долгие годы комы, забвение, потеря способностей… Я восстановился. Я вернулся. Я нашел Дориция и начал собирать одаренных.
