Она поморщилась.
– Но эта поездка… Ты столько в нее вложил и вообще…
– Париж никуда не денется. Приедем сюда в другой раз.
– Такие расходы…
Грант пожал плечами:
– Об этом забудь.
Марина закрыла лицо руками и тихонько всхлипнула.
– О, только не это, – сказал Грант. – Пожалуйста. Не хочу видеть тебя печальной.
– Ты очень хороший человек, – вздохнула Марина. – С чего это мне так повезло?
Лицо Гранта расслабилось.
– Это мне повезло.
– Ты правда не очень расстроишься, если мы уедем?
Грант покачал головой.
– Я сам этого хочу, – ответил он твердо. – Данкан был для тебя почти родным, Марина. А семья – самое важное на свете. Остальное – лишь сопутствующие факторы. Так что не переживай из-за этой нашей поездки.
Марина приблизила его руку к своим губам и поцеловала.
– Спасибо, – прошептала она. – Спасибо за понимание.
– Не за что. – Грант потянулся к ней и обвил руками ее тело.
Он еще долго обнимал ее, а потом отпустил, взял телефон и позвонил в авиакомпанию.
Аннабель
В Берне шел снег. Аннабель сидела в конференц-зале главного управления федеральной службы полиции и в окно следила за тем, как отлив покрывается снегом. На стене напротив нее мерцал плоский экран телевизора с приглушенным звуком. Она мельком взглянула на него, после чего вновь перевела взгляд на окно. Журналистка Би-Би-Си брела по грязным улицам Алеппо среди руин того, что когда-то было жилым кварталом. На ней был бронежилет, а нос она закрывала носовым платком. «Ну что толку, – подумала Аннабель, – если они сбросят еще одну бомбу на это богом забытое место?» В оконном стекле она видела свое отражение. От мыслей о несчастном Алеппо на душе у нее стало еще тяжелее.
Перед Аннабель стояла чашка остывшего слабенького кофе, который заварила для нее секретарша агента Блоха. Там не было ни молока, ни сахара. Едва пригубив кофе, Аннабель сразу же отставила его в сторону. У нее над головой тикали настенные часы. Она сидела здесь уже больше часа. Это хорошо. Аннабель знала, что придется подождать: в конце концов, она ведь не позвонила и не предупредила о своем приезде.
– Агент Блох на совещании, – сообщила ей секретарша за стойкой, когда Аннабель обратилась к ней с вопросом.
– Ничего, все в порядке, – ответила она.
Сотрудница полиции выглядела раздраженной, но ничего не сказала, лишь вежливо кивнула и предложила кофе. Потом она быстро покинула конференц-зал, оставив Аннабель одну. При этом секретарша не сообщила, где ее искать, где здесь туалет и сколько Аннабель еще ждать.
Наконец в полдень в дверь предупредительно постучали и вошел агент Блох, держа под мышкой папку для документов. Аннабель заметила, что он подстригся, и удивилась, что ему удалось выкроить для этого время. С другой стороны, возможно, Блох стригся самостоятельно. Волосы были подрезаны очень коротко, у самых корней, как у военных. Такое можно проделать дома над умывальником с помощью электробритвы. Агент Блох был похож на человека, который стрижется сам. Его одежда, манеры, даже очки – все было очень утилитарно. «Интересно, как выглядит его кабинет?» – подумала Аннабель. Голые белые стены, надо полагать. И ни намека на домашний уют.
Аннабель встала и попыталась улыбнуться.
– Спасибо, что согласились со мной встретиться, – сказала она. – Вероятно, мне следовало сначала позвонить. Но я вдруг поняла: если не приеду к вам сегодня, у меня случится нервный срыв.
Блох кивнул и жестом показал на стул.
– Простите, что заставил вас ждать. Джулиан Уайт предупреждал меня о том, что у вас могут возникнуть вопросы о ходе расследования.
– Да.
Аннабель взяла паузу. Теперь, очутившись здесь, она уже не понимала, зачем приехала. Сегодня утром это казалось ей крайне важным и срочным, настолько срочным, что она неслась через женевский железнодорожный вокзал Корнавен так, будто от этого зависела ее жизнь. Аннабель взглянула на папку, которую Блох держал под мышкой.
– Это фотографии? – спросила она. – Снимки разбившегося самолета?
– Да. Еще записи приборов черного ящика. А также протоколы опроса персонала аэропорта и рапорт производителя самолета. Вы можете на все это взглянуть. Мы хотим, чтобы вы не сомневались: расследование проведено тщательно.
– Я и не сомневаюсь. Просто…
– Вам не нужно ничего объяснять, миссис Вернер. Вполне естественно, что у вас возникли вопросы.
– Спасибо. На самом деле я сама не знаю, почему хочу увидеть эти фотографии. Думаю, я до сих пор не могу поверить в реальность случившегося.
– Для того чтобы принять и осознать такую потерю, не может быть какого-то правильного подхода.
– Они уже перестали искать? Я имею в виду поисковые группы…
– Да. Сегодня утром. Мне очень жаль.
Аннабель кивнула, хоть это было и нелегко. Она ожидала этого, но, услышав слова Блоха, почувствовала, что у нее перехватило дыхание.
– Поиски велись со всех сторон и на обширной территории. На этом настоял Йонас Клаузер. На самом деле он предложил финансировать продолжение поисковой операции за свой счет.
– Я этого не знала. Очень великодушно с его стороны.
– И мы бы продолжали искать, если бы считали, что можем найти что-нибудь еще.
– Вы позволите? – Аннабель показала на папку.
– Да, конечно.
Блох извлек оттуда тонкую пачку снимков и разложил их перед Аннабель на столе конференц-зала.
Она провела рукой по верхнему фото. На нем была запечатленная с воздуха укрытая снегом горная вершина с какими-то выступами. Аннабель присмотрелась получше и поняла: выступы – это обломки. Сломанное пополам крыло. Круглая бочка фюзеляжа. Куски исковерканного металла лежали на белом снегу, как скульптуры, напоминая художественную инсталляцию. На острых краях этих останков играли отблески солнца. «Это можно было бы даже назвать красивым, – подумала Аннабель. – Если не знать, на что смотришь». Последнее пристанище ее мужа… Она почувствовала, как к горлу подкатывает желчь, и на секунду закрыла глаза, чтобы успокоиться.
На следующих фотографиях обломки были крупнее. Это был каталог фрагментов разбитого самолета. Некоторые снимки были слишком крупнозернистыми и темными, трудно было разобрать, что на них. Словно чернильные пятна из теста Роршаха. Аннабель уставилась на один из них, и ее глаза начали угадывать изгибы, напоминающие череп человека, тело, свернувшееся в позе эмбриона. Но чем дольше она смотрела, тем меньше человеческого было в этих контурах.
– Это окно, – пояснил Блох. – Окно самолета. Мы внимательно изучаем место, где произошел разлом корпуса. И это помогает нам определить причину катастрофы.
