Большое значение президент Эйзенхауэр придавал предварительным консультациям с лидерами конгресса. По воспоминаниям руководителя аппарата Белого дома Ш. Адамса, президент Эйзенхауэр планировал провести встречу с лидерами республиканской партии 31 декабря 1956 г., а на следующий день – объединенное совещание с лидерами обеих фракций в сенате. План проведения этих встреч и материалы Госдепартамента о готовившейся к выдвижению внешнеполитической доктрине были опубликованы в прессе, о чем в своих мемуарах рассказывает глава президентского протокола Ш. Адамс. Это вызвало острую реакцию некоторых лидеров Конгресса, ибо в глазах общественности они выглядели как марионетки президента, которых вызывают «на ковер» для раздачи им указаний
[275].
Вопреки картине, представленной в прессе, встреча с 30-ю видными конгрессменами, состоявшаяся уже 1 января 1957 г., не стала для Д. Эйзенхауэра и Дж. Ф. Даллеса «легкой прогулкой». Так, сенатор А. Смит отметил, что оказание военной помощи странам региона в обход ООН вызовет недовольство мирового сообщества и побудит СССР к ответным мерам, что еще больше обострит международную обстановку. Член палаты представителей Д. МакКормак выразил недоумение относительно запрашиваемых администрацией у конгресса дополнительных полномочий, ведь у президента как верховного главнокомандующего вооруженными силами страны их и так достаточно для защиты безопасности США и их союзников
[276].
Несмотря на отсутствие абсолютной поддержки со стороны лидеров демократического большинства, Д. Эйзенхауэр выступил 5 января 1957 г. перед объединенной сессией обеих палат конгресса. Описав сложившуюся ситуацию в регионе Ближнего Востока после Суэцкого кризиса, президент США заявил о стремлении «правительства России заполнить “вакуум силы” в регионе». «Принимая во внимание широко известную цель мирового коммунизма, легко понять, – заявил Д. Эйзенхауэр, – что она стремится к господству и на Ближнем Востоке»
[277].
На риторическом уровне «доктрина Эйзенхауэра» была призвана оказать «помощь» арабским странам в борьбе против «коммунистической опасности». Для обеспечения американских интересов президент потребовал право использовать вооруженные силы в регионе без согласования с сенатом и обратился к конгрессу с просьбой ассигновать 200 млн долл. на предстоящий финансовый год для экономической и военной помощи ближневосточным странам: «Действия, которые я предлагаю предпринять, заключаются в следующем. Во-первых, необходимо позволить Соединенным Штатам сотрудничать и оказывать помощь любой стране или группе стран в регионе Среднего Востока в развитии экономического потенциала с целью сохранения независимости. Во-вторых, разрешить президенту реализовать в этом регионе программы военного сотрудничества с любой из стран или группой стран, которая этого пожелает. В-третьих, позволить, чтобы развертывание такого сотрудничества включало в себя использование вооруженных сил Соединенных Штатов для защиты территориальной целостности и политической независимости тех стран, которые попросят такую помощь для противодействия прямой вооруженной агрессии со стороны любого государства, находящегося под контролем мирового коммунизма»
[278].
В этой постановке вопроса есть одно принципиальное противоречие. Если сравнить эмоциональные заявления президента Эйзенхауэра с данными ЦРУ, которые Управление направляло президенту, то можно усмотреть явное расхождение
[279]. В то время как американский лидер делал основной упор на крайнюю опасность вмешательства социалистических стран, и прежде всего СССР, в ближневосточные дела, военные аналитики предпочитали говорить о маловероятности такого сценария
[280]. Такое поведение американских элит говорило об ужесточении американской политики на Ближнем Востоке и желании закрепиться в этом регионе в качестве самостоятельной державы и не в рамках коллективных действий НАТО или стран Багдадского пакта. При антикоммунистической направленности политики американской администрации в данном случае этот фактор выступает, скорее, как умелый пропагандистский и риторический ход.
Один из ведущих экспертов, проводивших анализ «доктрины Эйзенхауэра», Х. Болдуин, подчеркивал, что «доктрина была призвана сыграть важную роль в окружении и оказании военного давления на СССР. Глобальная система периферийной безопасности, которую создали США, представляет базы для сил стратегической авиации, чтобы действовать вплотную к советской территории»
[281].
Как предвидел Д. Эйзенхауэр, доктрина вызвала сопротивление различных групп влияния в конгрессе: «Члены конгресса отнюдь не были едины в поддержке просьбы администрации. Некоторые считали, что это приведет к передаче президенту конституционных полномочий, принадлежащих законодательной власти. <…> другие – как “друзья Израиля” – не желали помогать ни одной из арабских стран. <…> Были и те, кто предполагали, что в случае, если Советский Союз предпримет хотя бы малейшее вмешательство на Ближний Восток, резолюция санкционирует “тотальную атаку” на СССР»
[282].
Концептуальную сторону доктрины подверг критике бывший глава ВВС США Т. Финлеттер. Выступая 2 февраля 1957 г. в Филадельфии на обеде в память Ф. Рузвельта, он заявил: «Таким образом, доктрина Эйзенхауэра является новой формой старой доктрины “массированного возмездия”, которая потерпела столь сокрушительное поражение в Индокитае…»
[283]
Схожие мысли разделяли не только отставные военные. Непосредственный участник тех событий, глава ОКНШ (1955–1959 гг.) генерал Максвелл Д. Тейлор напишет позже в своих мемуарах «Зыбкая безопасность»: «Даже если Конгресс одобрит отправку боевых подразделений в Ближневосточный регион, это не будет сулить верной удачи. Мы, вероятно, столкнемся с серьезными логистическими проблемами, а именно как в короткие сроки перебросить группировку и должным образом ее обеспечить»
[284]. И пусть публично об этом генерал напишет только спустя 20 лет (в 1976 г.), зимой 1957 г. Тэйлор был одним из тех, кто определял, по какому пути пойдет военная доктрина США.
