После национализации правительством Г. А. Насера компании Суэцкого канала США заморозили авуары египетского правительства, размещенные в американских банках, и прекратили поставки в Египет ряда промышленных товаров, продовольствия и медикаментов. Это давление не было столь серьезным для экономики Египта, в отличие, например, от последствий военных действий и прекращения судоходства через Суэцкий канал, в результате чего, как докладывал министр финансов США Дж. Хэмфри в конце января 1957 г., Египет «оказался на грани экономического разорения». Администрация Д. Эйзенхауэра не стала возражать против того, чтобы египетское правительство временно взяло назад свой денежный взнос из Международного валютного фонда (МВФ). Президент США при этом подчеркивал, что «любая другая экономическая помощь Египту должна сопровождаться соответствующими политическими уступками со стороны Каира»
[305].
Президент Египта Г. А. Насер пытался избежать ухудшения отношений с Соединенными Штатами. Первоначальная реакция египетского лидера на провозглашение «доктрины Эйзенхауэра» была настороженной. Насер понимал антиегипетскую направленность этой американской инициативы, хотя, как он заметил в разговоре с послом США в Каире Р. Хэйером, «в этой доктрине много неопределенностей, но они, скорее всего, нацелены на американского потребителя»
[306]. Позже высказывания египетского президента против доктрины приобрели более жесткий характер. К началу 1957 г. Египет стал ощущать воздействие политического и экономического давления со стороны США. Насер даже поинтересовался у Р. Хэйера, не объявили ли Соединенные Штаты экономическую войну против Египта
[307]. Ответом правительства Г. А. Насера стало проведение в конце января 1957 г. в Каире встречи глав Египта, Сирии, Саудовской Аравии и Иордании, на которой была одобрена политика «позитивного нейтралитета», которой придерживался Египет. Участники встречи также отказались признать существование «вакуума силы», о котором говорилось в январском обращении Д. Эйзенхауэра к американскому конгрессу
[308].
Стратегия политической и экономической изоляции Египта встретила поддержку среди правительственных кругов Великобритании. Лондон продолжал настаивать на том, что долгосрочной целью Г. А. Насера является достижение лидерства сначала в арабском мире, затем в Северной Африке и в итоге – среди всех мусульманских стран. Данные о подготовке Египта к смене режимов в Саудовской Аравии, Ираке и других арабских странах поступали в Лондон по разведывательным каналам с начала 1956 г. Британское руководство пыталось воспользоваться этими сведениями для привлечения США к планам свержения египетского президента
[309].
Британские и американские спецслужбы продолжали разрабатывать планы физического устранения Г. А. Насера и после тройственной агрессии. В качестве преемника египетского лидера в Лондоне рассматривали А. аль-Магарагхи – бывшего министра внутренних дел в королевском правительстве Египта, который после революции 1952 г. преподавал геологию в университете аль-Ажара. Однако фигура аль-Магарагхи не устраивала США, поскольку у него не было существенной поддержки в египетской армии, и по своим политическим взглядам он, скорее, ориентировался на Великобританию, чем на Соединенные Штаты. Как отмечалось в специальном меморандуме Госдепартамента, «было бы ошибочно считать, что правительство Насера можно легко свергнуть и тут же заменить на стабильное и дружественное к Западу правительство». В Вашингтоне планировали перенести внимание разведывательных и специальных служб на государства, где позиции президента Египта были наиболее сильными, – Сирию и Иорданию. В связи с этим неофициальную ближневосточную штаб-квартиру ЦРУ было решено переместить из Каира в Бейрут
[310].
Помимо расхождений с Вашингтоном по вопросу о времени и целесообразности проведения тайной операции по свержению Г. А. Насера у Лондона было свое видение противовеса влиянию египетского президента в арабском мире. Правительство Г. Макмиллана скептически относилось к американской идее поддержки главы Саудовской Аравии короля Сауда. Британские эксперты небезосновательно указывали, что саудовский монарх не только не обладал качествами, необходимыми для его новой роли, но и слабо контролировал положение дел даже в своем государстве. До Суэцкого кризиса Великобритания считала, что странам Запада следовало бы сделать ставку на премьер-министра Ирака Нури Саида. Выбор Лондона был обусловлен собственными экономическими и стратегическими соображениями, а также пробританскими взглядами этого политика. Однако после военных действий сил трехсторонней коалиции против Египта в 1956 г. позиции главы иракского правительства внутри страны и за ее пределами значительно пошатнулись. В Лондоне не исключали возможность государственного переворота в Багдаде и как следствие этого – выхода Ирака из Багдадского пакта
[311]. В этих условиях Нури Сайд вынужден был показать независимость иракской внешней политики от действий Англии, заявив о необходимости временно ограничить совещание членов организации Багдадского пакта только мусульманскими странами. Этот шаг явно был направлен и против Израиля.
Подогревание антиизраильских настроений на Ближнем и Среднем Востоке было негативно встречено в Вашингтоне, где опасались, что вполне прогнозируемая активизация сионистского лобби может отрицательно сказаться на отношении к «доктрине Эйзенхауэра» в конгрессе. В то же время Соединенные Штаты поспешили воспользоваться стремлением иракского лидера поправить свой престиж в арабском мире для того, чтобы добиться политической изоляции Египта. Наиболее оптимальный выход виделся американскому руководству в сближении Ирака с Саудовской Аравией. Предпосылкой к примирению прежде непримиримых династий Саудитов и Хашимитов, правящих в Эр-Рияде и Багдаде соответственно, стало ухудшение отношений Саудовской Аравии и Египта. Король Сауд опасался панарабистских устремлений Г. А. Насера, и американские дипломаты и разведчики тщательно укрепляли эти его опасения.
