В исторической ретроспективе целенаправленность Вашингтона в Ливанском кризисе была основана на желании удержать Ливан в сфере своего влияния любой ценой, вне зависимости от фигуры, его представляющей на официальном уровне. В мемуарах вице-президента в администрации Эйзенхауэра Ричард Никсон рассказывал, что в тот момент американская интервенция в Ливан представлялась президенту крайней мерой
[353].
Принципиальным моментом в поведении руководства США было и то, что в глазах американских лидеров «коммунистической угрозы» в Ливане как таковой вообще не было. Коммунисты не были движущей силой в волнениях, не имея таких сильных позиций, как, например, коммунисты Сирии. Роберт Мерфи, заместитель Дж. Ф. Даллеса, заметил на сей счет: «… Большая часть конфликта касалась личностей и вражды внутреннего характера <…> Коммунизм не играл прямой или значительной роли в восстании, хотя, без сомнений, коммунисты надеялись получить выгоду от беспорядков <…> Внешнее влияние проистекало в основном от Египта и Сирии»
[354].
Важно сказать об отношении конгресса США к складывавшейся в Ливане ситуации, хотя президент США понимал, что принцип «доктрины Эйзенхауэра» в определенном смысле давал ему чрезвычайные права
[355].
13 мая, в день переговоров Шамуна с послами ведущих западных держав, Ч. Малик официально обвинил ОАР в организации беспорядков и вмешательстве во внутренние дела Ливана
[356], тем не менее процедура применения доктрины требовала согласия конгрессменов.
С начала Ливанского кризиса Вашингтон постоянно апеллировал к мнению официальных Лондона и Парижа. Однако в этих действиях видится не столько попытка заручиться военной поддержкой союзников по НАТО, сколько желание придать своим действиям на Ближнем Востоке оттенок «коллективных» и отражающих союзнический характер взаимоотношений с Великобританией и Францией.
После событий Суэцкого кризиса 1956 г. Дж. Ф. Даллес не был настроен на чрезмерное координирование действий американской стороны с другими странами НАТО. Так, в телеграмме от 13 мая 1958 г., отправленной из Вашингтона в Бейрут, Даллес писал, что ему представляется нецелесообразным участие в грядущей военной операции ВС Франции и Великобритании
[357]. Даллес обращал внимание и на то, что с французской стороной вообще нет необходимости вести какие-либо переговоры, так как в стране недавно произошла смена власти, – перестала существовать IV Республика, что ознаменовалось приходом к власти Ш. де Голля. Даллес понимал, что игнорировать мнение официального Лондона невозможно, однако госсекретарь настаивал, чтобы роль английской армии в операции была сведена к минимальной
[358]. Такой подход объективно отражал реальное положение вещей в отношениях Вашингтона и Лондона.
В этих условиях президент отдает приказ о начале первой фазы операции в Ливане.
16 мая с военной базы в Неаполе в сторону территориальных вод Ливана начинает двигаться группа военных судов десантирования (BRD – Battalion Landing Team). По оценкам специалистов ОКНШ, суда должны были прибыть в Бейрут к 21 мая, а основная часть группировки – к 22–23 мая
[359]. Согласно оперативному плану «Blue Bat» («Синяя летучая мышь»), разработанному адмиралом Арли Бёрком, части ВМФ Великобритании должны прибыть в Бейрут только через сутки после высадки морских пехотинцев США.
Вторая часть плана операции включала высадку в районе Бейрута, укрепление позиций в зоне побережья с дальнейшей перспективой продвижения в глубь материка
[360].
Понимая реальные перспективы развития ситуации в Ливане, Вашингтон и Лондон предприняли шаги по интернационализации конфликта под мандатом ООН.
18 мая на совместных переговорах Дж. Ф. Даллеса и С. Ллойда главы внешнеполитических ведомств пришли к соглашению о необходимости передачи «ливанского дела» на обсуждение в ООН
[361].
Идя на этот шаг, американская сторона в известной степени искажала реальность. Посол США в Египте (с февраля 1958 г. – ОАР) Реймонд Хэйр сообщал в докладе от 20 мая 1958 г. о своей встрече с главой Объединенной Арабской Республики Г. А. Насером. Из беседы Р. Хэйр узнал о позиции Насера относительно начавшегося Ливанского кризиса. Основная мысль Насера заключалась в том, что западные политики и прежде всего США «не смогли понять специфики политического процесса в регионе – а именно то, что люди устали быть эксплуатируемыми». То есть Насер намекал, что если бы западные державы проявили большую гибкость в выборе курса, а главное, фигуры политика, которую они намерены были поддержать, то ситуация не зашла бы в тупик
[362]. На вопрос о поддержке сил оппозиции Насер ответил послу США, «что, как ему представляется, ОАР никаким образом не причастна к этому, так как силы оппозиции в Ливане и без того сильны»
[363]. Конечно же, Насер умалчивал о многочисленных фактах перепродажи вооружения, а также о фактах пересечения ливанской границы со стороны Сирии, как сообщал А. Даллес, глава ЦРУ, еще в феврале 1958 г.
[364]
При всей идеологизированности слов Насера, намекавшего на фигуры оппозиционных политиков, глава ОАР не подразумевал безусловной конфронтацию с США и Великобританией. Насер говорил, что в результате диалога стороны могли бы прийти к компромиссу. Заметим, Насер был реалистом и прекрасно понимал, что в отношении Ливана у Запада не осталось времени для ведения диалога; к тому же политическая инициатива была в руках сил внутренней оппозиции из лагеря антишамуновцев.
Уже на следующий день, 21 мая, ливанское правительство отправило две жалобы на «дестабилизационные действия» со стороны ОАР в Совет Арабской лиги и 22 мая 1958 г. в Совет Безопасности ООН
[365].
