Леони была мокрой, грязной, восхитительно растрепанной и разгневанной.
Промокшее платье прилипло к телу там, где оно обычно создавало объем, и теперь можно было увидеть реальные формы, которые в другое время были скрыты от глаз.
Этот вид не был рассчитан на повышение интеллекта мужчины, чтобы тот мог продемонстрировать хотя бы скромные мыслительные способности.
То, что они сидели близко друг к другу, укрытые верхней частью коляски, не облегчало ситуацию.
И все же скрывать чувства и демонстрировать вежливое обхождение стало его второй натурой. Но, по правде говоря, мисс Нуаро поставила его в затруднительное положение на секунду-другую.
К моменту, когда Лисберн взял в руки поводья и тронул лошадей, он вновь обрел изысканные манеры. Чисто внешне по крайней мере.
Поддерживал легкий разговор и флиртовал, как обычно, и она отвечала ему тем же, без видимых усилий. Как будто ничего не случилось, и земля не уходила из-под ног, и его душа не вывернулась наизнанку, и он не допускал непростительной грубой ошибки, которую совершают разгоряченные юнцы, а не опытные мужчины двадцати семи лет от роду.
Когда они добрались до магазина, Лисберн уже успокоился, в известной степени. Ему еще требовалось время для того, чтобы снова привести себя в порядок.
Однако наблюдая, как Леони проходит через двери в магазин, он поймал себя на том, что готов в прыжке догнать ее и затащить назад в коляску.
Но Саймон вернулся к экипажу и отправился домой.
Пятница
Он попытался отвлечься от своих проблем на приеме, длившемся до пяти утра, а потом вдобавок не мог заснуть, и как следствие, Лисберн поздно спустился к завтраку. Впервые в жизни Суонтон опередил его. Но, судя по всему, позавтракать он не успел. Перед ним стояла тарелка с уже остывшим содержимым, а сам поэт, взявшись за голову, уставился в «Утреннее обозрение Фокса».
— Что еще устроила Глэдис? — поинтересовался Саймон, подходя к сервировочному столу. — Должно быть, что-то чрезвычайное, если даже ты в шоке.
— Это не о твоей кузине, — отрешенно произнес поэт. — Обо мне.
— О тебе? — Лисберн заставил себя встряхнуться. — И что ты натворил?
— О, это не о том, что я натворил. Это о том, что я не натворил. Гнусные, презренные сплетники! — Суонтон кинул газету на стол и ткнул в нее пальцем.
Лисберн перегнулся через его плечо и прочел.
* * *
Нам неизвестно, где или как начали распространяться эти странные слухи, но заслуживающий доверия источник сообщил, что не существует каких-либо серьезных оснований для ныне циркулирующих в модном обществе историй о том, что некую титулованную особу с поэтическим уклоном обвинили в нежелании выполнять обещание жениться. Те, кто имеет отношение к подобным делам, с готовностью согласились, что девять из десяти подобных случаев представляют собой попытку вымогательства или погоню за дешевой популярностью. Вне всякого сомнения, именно такой случай и произошел с его светлостью. Знакомые с ситуацией заверили нас, что слухи, имеющие место быть, совершенно безосновательны, и подтвердили мнение, что в основе этой странной истории лежит мистификация.
* * *
Лисберн отбросил газету и вернулся к сервировочному столику, хотя аппетит пропал.
— Просто одна из твоих просительниц решила, что ты уступишь и договоришься с ней по-тихому, чтобы защитить свою репутацию.
— Не собираюсь я ни о чем договариваться, — возмутился Суонтон. — Я никого не сбил с праведного пути и не хочу, чтобы так думали обо мне. Но все именно так и будут думать, если просочится хоть слово о договоренности по-тихому. А ты знаешь, что оно просочится. «Тихих договоренностей» не существует. Если Фокс узнал об этом, он будет знать обо всем.
То, что одна из женщин, обратившихся к Суонтону за денежным вознаграждением, зашла настолько далеко, что связалась с «Утренним обозрением Фокса», было удивительно. Обычно готовые на мошенничество создания сдаются, получив первый отказ, и снова заползают под тот же камень, откуда появились. У них нет положения в обществе. А Суонтона не было в Англии пять лет, даже больше. Короткого письма за подписью секретаря должно хватить.
— Нам нужно дождаться, когда твоя предполагаемая невеста напишет во второй раз, — предложил Лисберн. — Тогда мы пустим в ход Раунтри. Как только мы подключим стряпчего, эта особа сдастся. Он напомнит ей о законе Scandalum magnatum. — В соответствии с этим законом любой человек, сделавший скандальное заявление — правдивое или нет — в отношении пэра Англии, наказывался штрафом или тюремным сроком. — Пусть ищет другого простофилю.
— Слух оштрафовать невозможно, — сказал Суонтон. — Его нельзя бросить в тюрьму.
— Она хочет денег, — возразил Лисберн. — Никто не дает деньги слуху. Если они ей нужны, она заявит о себе. У нас есть преимущество, так что выкинь ее из головы.
* * *
В субботу утром «Обозрение» разразилось еще одним опровержением виновности лорда Суонтона. На этот раз лживыми оказались разговоры о том, что «весьма популярный поэт из высшего класса» соблазнил «молодую англичанку из уважаемого семейства» в Париже год назад и что «последствия, обычно появляющиеся в подобных ситуациях, были поручены, как нам сообщили, заботам сиротского приюта, который содержат монахини».
И хотя Раунтри сразу же отправил издателю «Обозревателя» суровое письмо, своим работодателям он объяснил, что толку от этого будет мало. Газетенка не только не назвала никаких имен, но также не обвинила лорда Суонтона ни в чем предосудительном.
— Они действуют умно, — заметил он.
— Да, но они обложили меня опровержениями со всех сторон, — сказал Суонтон.
— Мистер Фокс попадет в собственную ловушку в свое время, — заверил стряпчий. — Пусть ваша светлость не сомневается, тогда мы и займемся им. И без промедлений. Половина общества уже давно ждет этого момента.
— В свое время, в свое время! — взорвался Суонтон. — А между тем мое имя со словами «Все неправда!» валяют в грязи. — Он повернулся к Лисберну. — Ты правильно посоветовал поторопиться с нашим благотворительным мероприятием. Такими темпами моя репутация будет порвана в клочья до конца следующей недели.
— Только если кто-нибудь не устроит еще больший скандал, — успокоил его Саймон. — Я, например, если потребуется.
— Зачем тебе нарываться на неприятности из-за того, что какая-то мерзавка решила выставить меня дураком?
— Это не неприятности, а тактика отвлечения внимания, — объяснил Лисберн. — И я займусь этим, потому что, во-первых, мне нужно тренировать свое воображение, которое увядает без практики. И во-вторых, потому что, как мне кажется, это будет весело. Перестань переживать из-за слухов, которые слухами вовсе и не являются. За всем этим стоят завистливые графоманы, вне всяких сомнений. Пусть Раунтри занимается юридической стороной дела, а мы с тобой решим последние вопросы насчет понедельника. Потом я проедусь по Лондону и поговорю о результатах в нужных местах, предоставив тебе возможность вернуться к любимому делу.
