— Я не смог найти ее, — признался он. — Снова и снова я слышал ее голос, но он звучал так слабо и на таком отдалении, что я вообще потерял бы его, если он не был бы таким особенным. Я уверен, что слышал его среди наших знакомых, которые в это время танцевали. Но найти ее так и не сумел. Казалось, там весь мир танцует, и… — Суонтон замолчал, нахмурился. — Скажи, она ведь такая же высокая, как Клара?
— Таких высоких женщин, как Клара, не так уж много. — Он подумал, что Глэдис довольно крупная особа, ее трудно не заметить в толпе. В то же время она казалась похудевшей. Либо из-за этого, либо из-за новой одежды она стала выглядеть стройнее в известной степени. Правда, лишь в известной степени. Ее никогда не называли стройной.
— В любом случае невозможно было с уверенностью определить, находилась ли она среди танцующих, а после того, что случилось на вечере, у меня не было никакого желания приставать к кому бы то ни было, не зная наверняка, что это — та самая, нужная мне женщина. — Суонтон потер лоб. — Возможно, я просто передумал заговорить с ней. И поэтому… — Повисла тишина. Он покраснел еще гуще. — Я все старался услышать ее голос, но тут со мной заговорил Кроуфорд. Он сказал, что вся эта сцена с женщиной — нелепа. Никто ей не поверит. В разговор сразу встрял Хемптон, и вот он заявил, что люди поверят в любой скандал. Естественно, они заспорили. Клянусь, их высшее счастье — это противоречить друг другу, потому что тогда появляется повод заключить пари. Затем я потерял след этого чудесного голоса и больше не слышал его. Мне кажется, что твои кузины уехали из «Воксхолла», пока Кроуфорд с Хемптоном препирались, потому что в следующую минуту я увидел Бейтса и Флинтона. Дам с ними не было. К слову, с ними находились другие дамы и… Ладно, было жутко неловко спросить их о твоих кузинах.
— Эти типы подняли бы тебя на смех, позволю себе заметить, — сказал Лисберн.
Они дошли до конца лестницы, и Саймон почувствовал себя на сто лет старше. Было несправедливо то, что Суонтон — такой чувствительный! — оказался в столь унизительном положении. Если бы какая-то неизвестная женщина обвинила любого другого мужчину в том, что он сделал ей ребенка, а потом бросил, светское общество просто пожало бы плечами. Но мир любит свергать идолов. В случае со Суонтоном общество разорвет его на части и втопчет в грязь.
Но самое ужасное не это — Суонтон выживет, и в конце концов все встанет на свои места. Самое ужасное — это ущерб, который нанесен мисс Нуаро. И ее девушкам. И ее магазину.
Тем не менее можно было не очень переживать по этому поводу, во всяком случае, не больше, чем Лисберну имело смысл переживать о своей уязвленной гордости. А он совсем не расстраивался на этот счет, как должен был бы. Он плохо обошелся с Леони, однако же…
Саймон был счастлив. Он не мог забыть ее — полуобнаженную, с его шляпой на голове. И хотя ему удавалось подавить улыбку, справиться с радостью Лисберн не мог.
В любом случае они с мисс Нуаро сделали все, что было в их силах, чтобы приглушить скандал. Глэдис тоже приняла в этом участие, вольно или невольно.
Ни на что другое, более умное, он сейчас не был способен. Стоило выспаться как следует и наверстать ночь.
— Иди, поспи, — сказал он Суонтону. — Потом разберемся.
Глава 12
Розалинда: Но в вас нет ни одного из признаков, о которых говорил мой дядя — он научил меня, как распознавать влюбленных. В эту клетку, я уверен, вы еще не попались.
Орландо: Какие это признаки?
Розалинда: Исхудалые щеки, чего у вас нет; ввалившиеся глаза, чего у вас нет… Затем чулки ваши должны быть без подвязок, шляпа без ленты, рукава без пуговиц, башмаки без шнурков, и вообще все в вас должно выказывать неряшливость отчаяния.
[21]
У. Шекспир. «Как вам это понравится». Акт 3, сцена 2.
Вторник, 21 июля
Саймон пытался заснуть. Из этого ничего не получалось, как он ни старался, даже несмотря на дикую усталость, которую испытывал, когда рухнул в постель. Он крутился с боку на бок снова и снова и оставался бодрствовать в состоянии, близком к умопомрачению, когда казалось, что раздается тревожный набат, что крыша рушится, и ему надо бежать, чтобы предупредить людей и сделать нечто важное.
К тому времени, когда солнце едва поднялось над горизонтом, Лисберн сдался, поняв, что не заснет, но остался в постели. Закинув руки за голову, он уставился взглядом в балдахин над кроватью и стал вспоминать то, как провел время с мисс Нуаро, в особенности последние часы с ней.
Наконец он услышал, как в спальню прокрался Полкэр, чтобы заранее подготовить все до того, как хозяин соизволит проснуться. К его досаде, сегодня тот уже бодрствовал. Он не стал счастливее оттого, что хозяин неподобающе быстро принял ванну, побрился, оделся и отправился вниз завтракать.
Суонтон уже сидел за столом. К тарелке был прислонен свежий номер «Утреннего обозрения Фокса», сложенный пополам для удобства чтения.
— Новости, судя по всему, не настолько ужасны, если ты не лишился аппетита, — заметил Лисберн.
— Я пытаюсь докопаться до истины, — сказал Суонтон. — Найти имя, слово, которое я вдруг пропустил — все, что угодно, что поможет воскресить дремлющие воспоминания. У меня такое впечатление, что «Обозрение» пишет о ком-то другом. Что вполне возможно, ведь в нем помещено сразу три противоречивых сообщения. В самом вразумительном из них описываются утомительные подробности того, во что были одеты дамы. — Пауза. — В особенности какое именно платье было на твоей кузине, леди Глэдис. И о чем она говорила. В этой статейке ей уделено больше места, чем леди Кларе! — Он посмотрел на Лисберна. — Мне даже стало интересно, вдруг ты сам написал эту заметку. Но я так и не смог себе представить, что ты настолько восхищен своими кузинами, пусть даже леди Клара, по всеобщему мнению, самая красивая девушка в Лондоне. Восторгаться женщинами — это совсем не твой стиль. Я вообще не уверен, что ты можешь восторгаться хоть чем-нибудь. И что тебе известно о платьях, помимо самого быстрого способа освобождать от них женщин?
Он говорил правду. Лисберн не был склонен поэтизировать женщин. С ним этого не случалось со времени, когда он еще школьником преодолел мучительный процесс первой страстной влюбленности.
Однако он же процитировал ей Шекспира — фразу из любовной сцены в «Ромео и Джульетте». Не больше и не меньше!
Но Суонтону ни к чему знать об этом.
— Ты даже к своей одежде невнимателен, — заметил кузен.
Саймон оглядел себя и нахмурился.
На память пришла сцена из «Как вам это понравится», когда Розалинда описывает влюбленного мужчину.
«Затем чулки ваши должны быть без подвязок… рукава без пуговиц, башмаки без шнурков и вообще все в вас должно выказывать неряшливость отчаяния».
