— Мы не можем позволить себе десять дней оставаться без клиентов, — сказала Леони. Помолчав, отошла к креслу и забрала с него обрывок ленты. Сегодня покупателей не было, значит, он остался со вчерашней ночи.
«Вчерашняя ночь! Вчерашняя ночь!»
Он мог бы закрыть дверь. Посетителей не ожидалось. Швеи работали на нижнем этаже. Ее можно было бы увести за занавес…
— Боюсь, я буду вынуждена продать Боттичелли, — объявила она.
Надо было видеть лицо маркиза Лисберна в этот момент.
Ум его блуждал где-то в другом месте. Леони понимала это и прекрасно представляла, где именно. Ее ум стремился туда же. Телом она уже была там. В его объятиях! И занималась с ним тем же, чем занималась прошлой ночью, и позволяла себе даже больше того. Ею владели такие прекрасные, такие бесстыдные мечты.
Но сейчас была середина дня. Отвратительного дня! А эти мечты предназначались для ночи, как и занятия любовью.
Чтобы их осуществить, нужно было сбежать отсюда. Но она не могла позволить себе этого. Имелась насущная, опасная проблема, которая требовала немедленного решения. Если ее не решить, то она потеряет все самое важное в жизни, все, чего ей и сестрам удалось добиться, ради чего они рисковали и боролись. Она потеряет все, чему ее научила кузина Эмма, и это будет то же самое, как снова увидеть ее умирающей.
Леони должна сосредоточиться на своих делах.
Лисберн — это наслаждение. Нет, для нее он значил гораздо больше. Она влюбилась и с радостью отдалась ему и будет делать это снова и снова, пока он не порвет с ней. Или пока вдруг не случится чудо, и она не придет в себя и не порвет с ним сама.
Но дело — это самое первое, последнее и самое главное всегда. Нужно преодолеть проблемы, при этом не теряя ни минуты.
— Боттичелли? — переспросил он.
— Наш спор, — напомнила Леони. — Леди Глэдис, ее воздыхатели, предложения и приглашения до конца месяца. Вы забыли?
Его зеленые глаза прищурились.
— Не забыл. Две недели со мной. Нераздельное внимание мне. И никаких дел.
— Если ситуация не изменится, у меня не останется никаких дел.
— Так какого же дьявола вы рассчитываете победить, если дамы не пойдут к вам в магазин? — удивился Лисберн. — Глэдис живет у леди Уорфорд, вы знаете, пока ее отец — знаменитый генерал — находится за границей, отправляя солдат на смерть непонятно где. Это не важно, даже если вы связаны узами брака. Даже если бы вы были родной сестрой Клары и угодили в скандал, леди Уорфорд отправила бы вас жить с овцами на пустынный остров возле шотландского побережья, и Кларе было бы строго-настрого запрещено даже написать вам послание.
— Леди Глэдис должна появиться у нас, — сказала Леони. — Мы сшили ей два платья для променада, бальное платье и платье для ужина. А Джоуни Баркер соорудила очаровательную шляпку. Софи — гений в этой области, а Джоуни — ее протеже.
— Куда, к чертям, подевалась Софи, если она такая незаменимая?
— Туда, где ей необходимо быть, — отрезала Леони. Она вспомнила, что сказал Кливдон о возвращении Лонгмора в Лондон для того, чтобы убить Суонтона. В течение нескольких часов этого, однако, не случится. В данный момент они находились в Шотландии. — Я лучше напишу ей и отправлю письмо экспресс-почтой. Объясню, что все под контролем, поэтому ей не стоит приезжать, чтобы не усложнять ситуацию.
Она направилась к двери. Лисберн остановил ее, взяв за руку. Прикосновение было легким, однако она почувствовала, как ее охватил жар, как сжалось все тело, в особенности в том месте, которое соединяло их вчера ночью.
— Я не собираюсь лишаться моего Боттичелли, — сказал он. — Однако мне хочется дать вам реальный шанс. Хотите, я напишу Лонгмору? Или поговорю с ним, если это возможно.
Что ей оставалось делать? Леони поднесла руку к его щеке. Лисберн повернул голову и поцеловал ее в ладонь.
— Я хочу помочь, — сказал он. — Я не собираюсь сидеть в ожидании новостей от Фенвика. Может, мне самому отправиться к Лонгмору, чтобы он убил меня?
— Живым и здоровым вы принесете больше пользы. — Леони убрала руку. — Если я напишу, Софи меня послушает и уговорит его — или отвлечет его чем-нибудь, если потребуется. Вы нужны мне в Лондоне.
— Звучит многообещающе, — оценил он. — Но у меня такое ощущение, будто вы имеете в виду совсем не то, о чем я думаю.
— Мне нужен шпион, — сказала она.
— Это означает, что я должен сообщать вам информацию, изменив внешность и глубокой ночью?
Он произнес это тихим, вкрадчивым голосом. Губы сложились в улыбку. Он придвинулся к ней, наклонился с таким видом, будто в мире не существует больше ничего, кроме нее.
Леони не могла позволить, чтобы он пришел сюда опять среди ночи. Она не могла рисковать, в особенности в такое время.
Она была деловой женщиной, во-первых, в-последних и всегда.
Но еще она была, — как все в их роду, — игроком.
— Сделайте так, чтобы никто вас не увидел, — сказала мисс Нуаро.
Глава 13
«Олмак» — бал, прошедший здесь в среду вечером, закрыл самый блестящий сезон. Начавшиеся вскоре после одиннадцати часов танцы, прекрасно звучавший оркестр Коллине открыл кадрилью «Венецианские гондольеры», за которой последовали вальсы «Le Soufle du Zephir», а также всеми любимый «Воспоминание о Вене». В превосходном стиле выступили и «Les Puritans, Rome» &c. В четыре утра бал завершился, когда оркестр исполнил «Боже, храни короля!».
«Придворный журнал», 25 июля 1835 г.
«Олмак», четверг, ранним утром
Хотя к этому времени Лисберн уже достаточно нагляделся на новое платье Глэдис, чтобы выйти из состояния шока, он тем не менее был поражен, увидев ее танцующей с Кроуфордом. Один из закадычных друзей графа Лонгмора, не обладавший ни особым умом, ни остроумием, Кроуфорд, однако, пользовался популярностью среди женщин, потому что принадлежал к лучшим танцорам Лондона.
Он танцевал с Глэдис! Саймон запомнил, как про ее первый сезон кто-то ехидно написал: «Глядя на нее, с болью вспоминаешь танцующего медведя, упакованного в шелка и кружева и украшенного грудой драгоценностей».
Приглашая ее на кадриль, Кроуфорд улыбался. Она — тоже. И теперь двигалась с такой же легкостью, как любая другая девушка. Стоя невдалеке, леди Альда поедала ее взглядом. Голова у нее поворачивалась то туда, то сюда, а иногда скрывалась за веером. Леди Альда явно делилась каким-то ядовитым замечанием с тем, кто оказался под рукой.
Когда Кроуфорд и Глэдис сошлись в танце, она сказала ему что-то, и он просиял. Потом Кроуфорд сказал что-то ей. Она рассмеялась, и все посмотрели на нее, включая леди Альду. Лисберн заметил несколько озадаченных взглядов и много добрых. Вид у леди Альды был кислый.
