К ним решительно направлялся лорд Флинтон.
— Что-то вид у него страшно недовольный, — заметила Леони. — Он пытается потанцевать с каждой девушкой в зале.
— Тогда нам нужно любой ценой выбираться отсюда.
Его рука, удерживавшая ее, была теплой даже сквозь перчатку, хватка — решительной.
Леони понимала, что Лисберн отпустит ее, стоит ей начать сопротивляться, но она все еще любила его.
И все было так романтично — эту ночь она наверняка запомнит на всю жизнь.
И, в конце концов, она была из рода Нуаро!
* * *
Леони постаралась стать незаметной, насколько это было возможно, когда Лисберн находился так близко. Но, судя по всему, ему был известен секрет, как пройти через толпу, не обратив на себя особого внимания, лишь кивая головой знакомым, перебрасываясь словом то здесь, то там и не задерживаясь в каком-то одном месте надолго. Так они дошли до дверей, ведущих из зала. В любом случае весь дом находился в движении, гости переходили из комнаты в комнату — кто искал напитки, чтобы освежиться, кто — партнеров для карточной игры, а кому-то просто хотелось уединиться. Они вошли в соседнюю комнату, небольшую, но с удивительной отделкой. Здесь поработал «Афинянин» Стюарт, сказал Лисберн. Главная идея декора — торжество любви. Ей захотелось остановиться и внимательно рассмотреть покрытые золотом коринфские колонны, копии древних изображений. Минуту назад она хотела вырваться на свежий воздух. Минуту назад ей не терпелось остаться наедине с ним.
[26]
Но стоило им войти в эту комнату, что-то вдруг изменилось. Лисберн надолго задержался, разглядывая фриз над камином, изображавший свадебную сцену.
Однако они продолжили путь. Выйдя на лестницу, спустились в сад. Гости заполнили верхнюю террасу, и лишь некоторые гуляли внизу, по саду. Он был не такой большой, как парк при Кливдон-Хаусе, но и находился на улице Чаринг-Кросс между многочисленными магазинами и лавками. В этом небольшом зеленом уголке Уорфордов имелась еще открытая зона овальной формы, где искрился светом декоративный бассейн. Все пространство, зажатое с трех сторон величественными зданиями и примыкавшее четвертой стороной к границе Грин-парка, было празднично освещено.
И тем не менее здесь имелись укромные места, скрытые от людских глаз купами деревьев и живыми изгородями. Одно из таких местечек и нашел Лисберн, пройдя по тропинке через зеленые насаждения. Оно было полно очарования. Здесь мраморная нимфа склонялась над каменной скамьей.
Леони села, а он, опустившись рядом, взял ее за руку.
В этот момент она всем своим существом поняла, что ошибалась. Лисберн вытащил ее сюда не для флирта и греховных занятий.
Леони почувствовала, как покрывается потом, как бешено колотится сердце. Ей захотелось вскочить и броситься прочь. Что было бы и глупостью, и откровенной трусостью. Она приказала себе успокоиться. Это воображение у нее разыгралось оттого, что в кои-то веки она находится среди светской публики, а не дожидается кого-то из них, чтобы снять мерки.
Леони посмотрела на мраморную фигуру.
— Нимфа, — сказала она. Голос у нее прозвучал неровно.
— Да. Леони…
О! Он произнес это каким-то странным тоном, и голос у него тоже прозвучал неровно.
— Или это муза? — оживилась она. — Разве не очаровательно, что у древних греков были специальные божества, к которым они обращались за вдохновением? — Подняла руку и, коснувшись мрамора, процитировала: — «Муза творит из мужчин прозорливцев и гениев для разных поприщ, которые…»
— Которые… которые… — Порылась в памяти, пытаясь вспомнить продолжение. Ответом был шум в голове.
— Вот это да! Откуда тебе известны такие вещи?
Леони хотела продолжить читать дальше о Юпитере и Калипсо и… Кто там был еще? Она испытывала беспокойство, никак не могла успокоиться, потому что Лисберн… Потому что все было… Все было не так, как она себе представляла. Не такую романтическую интерлюдию Леони ожидала. Хотя каким образом ей стало об этом известно, она не смогла бы объяснить. Просто так работали инстинкты, свойственные всем Нуаро, которые подняли тревогу и вынуждали ее кинуться прочь отсюда.
— Я однажды прочла книгу. — Она подавила в себе желание отнять руку.
— Однажды, — повторил Лисберн. — Интересно, сколько портних могут процитировать «Одиссею» Гомера?
— Я получила образование, — заметила Леони. — Я читала книги. Не на латыни и греческом, конечно. В переводах. Потому что мне хотелось, чтобы в голове отложилось что-то еще, помимо того, что имело отношение к портновскому делу и коммерции. — К ее ужасу, у нее перехватило дыхание.
— Боттичелли, например.
Она кивнула, боясь заговорить, чтобы не заплакать. Это, конечно, было жутко глупо. Над чем ей рыдать в такую триумфальную ночь, какой у нее еще никогда не было.
— Он — твой, — сказал Лисберн. — И я тоже. Целиком и полностью. Я лю…
— Нет! — Вскочив, она зажала руками уши. — Нет, нет, нет.
— Леони…
— Нет, нет, нет, — по-прежнему зажимая уши, она мотала головой, как ребенок.
Лисберн развел ее руки в стороны.
— Леони, я тебя люблю.
— Нет! — воскликнула она. — Как ты можешь? Не надо. Мне нужно было только твое тело. И… И твое красивое лицо. Я хотела получить Боттичелли, а все, что делала или говорила…
— Мне все равно, — сказал он. — Выходи за меня.
Ее словно окатило ледяной волной. Потом кинуло в жар. Она отстранилась.
— Ты что, совершенно спятил?
— Я буду читать тебе стихи, — объявил Лисберн. — Гомера хочешь?
— Нет! Нет!
— Я буду читать тебе — помоги господи! — даже Суонтона, — пообещал он. — Кого захочешь. И у тебя будет куча красивых вещей. Все красивые вещи, какие захочешь, моя любовь, я буду так счастлив дать их тебе.
Он хотел заставить ее проявить слабость. Она таяла в его руках. Она лишалась своих доводов. Леони отшатнулась. Лисберн перехватил ее руку.
— Послушай меня, — сказал он.
— Не могу! — выкрикнула она. — Неужели ты не понимаешь? Я не могу слушать тебя. У меня есть обязательства. Ты хочешь, чтобы я забыла о них. Мы уже потеряли Марселину и Софи. Осталась только я. Если я отойду в сторону, уже никто не удержит…
— Ты про магазин? — спросил он. — Тебя волнует магазин? К черту, Леони, не говори мне, что все дело в коммерции.
— Да! — воскликнула она. — В этом вся я. Все, что я собой представляю. Это дело моей жизни. Леди Глэдис и ты, и… И конечно, я люблю свое дело. Мы все любим. Никто этого не понимает, в особенности мужчины. А теперь…
