— Я люблю тебя, — сказал Лисберн. — Я люблю тебя.
Он повторял и повторял это раз за разом, как заколдованный, смотрел ей в лицо, отмечая все изменения, потому что в постели она ничего не скрывала. И заметил, что еще немного, и она достигнет пика. Тогда Лисберн перестал контролировать себя и, отдавшись волне наслаждения, услышал ее тихий крик упоения в тот самый момент, когда выплеснулся в нее семенем.
* * *
Суббота, 1 августа
Первый раунд занятий любовью не стал последним. В конце концов они остались без одежды и усталые заснули в объятиях друг друга.
По этой причине Леони, когда проснулась, не очень удивилась, увидев, что в окно светит солнце. Хотя удивилась тому, как высоко оно в небе. Ранее утро было аристократической идеей, не ее. Вне зависимости от того, в каком часу легла накануне, по рабочим дням она вставала в одно и то же время — в полвосьмого, чтобы успеть принять ванну, одеться и позавтракать до того, как придут швеи.
В какой-то момент ей показалось, что Лисберн все-таки дал ей лаудануму.
Но нет! Это испытанное ею внутреннее облегчение позволило заснуть так глубоко. Облегчение от того, что она восстановила мир с ним и с самой собой. Облегчение и радость от того, что можно было забыть обо всем на свете, не беспокоиться о том, что ему нужно уйти до рассвета, чтобы никто из друзей и знакомых не увидел его выходящим из «Модного дома Нуаро». Маленькое чудо — она спокойно заснула в первый раз за неделю по крайней мере, хотя так и не решила ни одну из своих проблем.
В этот раз Леони спала в его объятиях. Когда ночью поворачивалась, то он был рядом. И то, что он тут, при ней, успокаивало ее сердце.
Но сейчас он отсутствовал.
Однако ей было слишком хорошо, чтобы начать беспокоиться. Леони лениво потянулась, села на кровати, прикрыв наготу простыней, если вдруг незнакомый слуга без стука заглянет в дверь.
Вообще-то сейчас она могла бы воспользоваться услугами горничной. Обычно Леони одевалась самостоятельно, но это касалось повседневной одежды. Без дополнительной помощи ее вечернее платье невозможно надеть.
Услышав шаги снаружи, она осторожно спустилась с кровати. Нашла свою нижнюю рубашку в куче одежды, брошенной на кресло, и натянула ее. Взяла в руки корсет и вздохнула. Это был ее самый любимый корсет, который она сшила таким образом, чтобы зашнуровывать на себе самой. Лисберн порвал на нем шнуровку, и теперь корсетом пользоваться было нельзя.
Она сунула его назад в кучу. Где-то тут у Лисберна должна находиться гардеробная, а там наверняка найдется халат.
Леони направилась к двери, за которой, как ей показалось, располагалась та самая комната, но тут у нее за спиной раздался голос:
— Я вижу, что вернулся вовремя, — сказал Лисберн. — Еще минута, ты зашла бы туда, до чего-нибудь дотронулась, и тогда Полкэр умер бы. Ты спустишься к завтраку?
— В чем? — поинтересовалась она. — В нижней рубашке?
— Вот в этом.
Леони мечтательно разглядывала его прекрасное лицо и поэтому не сразу обратила внимание на то, что было перекинуто у него через руку.
Лисберн подошел ближе.
— Мне тут попалось на глаза одно из материнских утренних платьев. Оно уже лет десять как вышло из моды, но в него легче влезть, как мне показалось, чем в твой роскошный вечерний наряд.
Леони забрала у него платье и развернула его. Оно было темно-зеленого цвета, сшито из твиловой тафты.
— Какое узкое! — удивилась она.
— Женщины привыкли подчеркивать свои формы, — заметил Лисберн. — Надеюсь, ты тоже не против этого. Оно самое лучшее из тех, что я смог найти за такое короткое время. Жилище холостяка, ты же понимаешь. У меня здесь нет служанок, я обхожусь без их помощи. Ну, разве что только на кухне, но те вряд ли понимают хоть что-нибудь в модных нарядах.
— Это эксклюзивное платье, — сказала Леони. — Отлично сшитое. У твоей матери безупречный вкус.
— Да. Думаю, она тебе понравится.
— О, Лисберн!
— Саймон, — поправил он ее. — Ты, должно быть, проголодалась. Я помогу тебе одеться.
* * *
Ощущение от платья было странным. Оно приятно прилегало к рукам и бедрам, но из-за того, что пришлось забыть о своих нижних юбках с кринолином — они были слишком широкими и не той формы, — платье спускалось до самого пола. У нее было впечатление, будто она одета не полностью.
Что не будет большой проблемой, она ведь не собирается участвовать в смотре слуг.
Однако когда Леони вошла в комнату для завтраков, то обнаружила там своих сестер вместе с мужьями.
Она замерла на миг, решая, подскочить к серванту, схватить нож и вонзить его в Лисберна или нет.
Но такое могла бы сделать Софи. Драма была чужда Леони. В любом случае она никогда не показывала вида, что ее застали врасплох. Разве что только в состоянии гнева.
Но как он мог?
Он решил, что это сработает? Решил объявить всем о своей победе? Счел, что зятья смогут заставить ее выйти за него?
Как будто они способны на это!
Леони улыбнулась.
— Какой приятный сюрприз, лорд Лисберн! Как это мило с вашей стороны — пригласить на завтрак мою семью.
— Это деловой завтрак, — заметил он. — Именно поэтому они здесь.
Из кармана жилета Лисберн вытащил три листа бумаги, уже довольно мятые.
— В неприлично раннее время я сегодня посетил Кливдон-Хаус, чтобы проконсультироваться с герцогом, — начал он. — А он отправил слугу за Лонгмором. После долгих споров нам удалось прийти к тому, что можно назвать соглашением.
— Им даже в голову не пришло, — я должна это подчеркнуть, — проконсультироваться с нами, — заявила Марселина. — И не доверились нам. Кроме любопытства, нас с Софи больше не в чем винить. Кстати, какое на тебе интересное платье. — Она встала и подошла ближе, чтобы лучше рассмотреть.
Помолчав немного, нахмурилась. Потом взяла Леони за руку и внимательно исследовала рукав.
— Но, моя дорогая, это же платье из «Эммелин». Иди сюда, Софи. Ты узнаешь эти атласные валики. Это ведь платье из магазина Эммы, могу поклясться жизнью. О боже, я уверена, что пришивала эти атласные ленты своими руками. Где ты его достала?
— Кузины Эммы? — удивилась Леони. — Это работа кузины Эммы? — Глаза наполнились слезами, к горлу подступил комок. Найдя ближайший стул, она опустилась на него.
— Кузина Эмма? — переспросил Лисберн.
Леони заставила себя заговорить.
— «Эммелин» — это магазин в Париже. Там лорд Суонтон увидел меня. Эпидемия холеры унесла нашу Эмму и опустошила Париж. Погибли наши швеи и наши клиентки. Это уничтожило наше дело. Потом там началось восстание. Магазин разграбили. У нас на руках был больной ребенок, и мы боялись, что об этом узнают, и толпа спалит магазин вместе с нами. Пришлось покинуть Париж. Мы уехали с пустыми руками. Даже клочка муслина и шелковой ленты не взяли с собой. У нас не осталось ни одного платья, созданного Эммой. А это были прекрасные работы! Именно это я пыталась объяснить. — Она кивнула на листы бумаги в его руках. — Пыталась объяснить, что это значит для нас. Что для нас значило открытие собственного магазина. Это страшно трудно описать, уж не говоря о том, чтобы распределить это по столбцам. Но мое сердце там, в магазине. Марселина и Софи — они художницы. Они могут проявить свой талант в любой области. А я не могу. Моя область — коммерция.
