Зато здесь были качели.
В свой новый дом я вошел с радостным облегчением.
Тогда я почему-то еще не понимал, как много времени мне здесь придется провести.
И вот теперь я пью пепси-колу, ем вялые яблоки и пересматриваю по телевизору старые передачи.
Но случаются такие дни – и очень часто, – когда я вдруг перестаю понимать, кто я и что. Я человек? Или горилла?
Люди придумали невероятно много слов – гораздо больше, чем им на самом деле нужно.
Вот только для такого, как я, нужного названия у них нет.
девять тысяч восемьсот семьдесят шесть дней
Руби наконец-то заснула. Я вижу, как поднимаются и опускаются ее бока. Боб тоже посапывает.
А мое воображение и не думает успокаиваться. Впервые за всю свою жизнь я начал вспоминать.
История моя, надо признать, не лучший предмет для воспоминаний. У нее весьма странный рисунок – оборванное начало и лишенная конца середина.
Я начинаю считать дни, проведенные с людьми. Гориллы умеют считать не хуже, чем все остальные, разве что умение это не слишком-то нужно им в жизни на воле.
Я очень многое позабыл, но при этом точно знаю, сколько дней я провел в своих владениях.
Я беру один из волшебных маркеров, что принесла мне Джулия, и рисую на стене с нарисованными джунглями маленький крестик.
Потом делаю еще один и еще. Я ставлю по крестику за каждый прожитый среди людей день моей жизни.
Крестики у меня получаются такие:
Я продолжаю отмечать день за днем почти всю ночь напролет, и, когда наконец заканчиваю, моя стена приобретает вот такой вид:
…и так далее – девять тысяч восемьсот семьдесят шесть крестиков, семенящих по моей стене, как толпа собравшихся на парад уродливых букашек.
визит
Уже под утро раздается шум шагов. Это Мак. От него чем-то резко пахнет. Его качает.
Он останавливается у моих владений. Его глаза покраснели. Он смотрит из окна на пустую парковку.
«Айван, дружище, – бормочет он, – Айван… – Потом прижимается лбом к стеклу. – Мы через многое прошли вместе, ты и я».
новое начало
Мы не видим Мака целых два дня. Когда он возвращается, то о Стелле больше уже не вспоминает.
Мак говорит, что очень хочет научить Руби кое-каким трюкам. Что рекламный щит привлекает сюда множество посетителей. Что настало время для нового начала.
Весь день и даже часть вечера Мак занимается с Руби. Ее ноги охвачены веревкой, так чтобы она не могла бегать. Тяжелая цепь свисает с шеи. Мак показывает Руби мяч Стеллы, ее тумбу, Сникерса.
Когда Руби слушается Мака, он дает ей кубик сахара и кусочек сушеного яблока. Когда она сопротивляется, он кричит и топает ногой по опилкам.
Мак все еще дрессирует Руби, когда приходят Джордж с Джулией. Джулия усаживается на скамейку и глядит. Она чуть-чуть рисует, но бо́льшую часть времени не сводит глаз с Руби.
Боб тоже наблюдает. Он прячется в углу моих владений, под Не-Салки. На улице идет дождь, а Боб не любит мочить лапы.
Руби с трудом бредет за Маком, ее голова поникла. Они в бессчетный раз обходят арену по кругу. Время от времени Мак шлепает ладонью Руби по боку.
Внезапно Руби резко останавливается. Мак изо всех сил дергает за цепь, но Руби не двигается с места.
«Ну же, Руби, – говорит он почти умоляюще, – да что с тобой?»
«Она измучена, – говорю я сам себе, – вот что с ней».
Мак раздраженно ворчит: «Идиотский слон».
«Идиотский человек», – бормочет Боб.
«Шагай, Руби, – говорю я, хотя и знаю, что она меня не услышит. – Делай, как он велит».
«Пошла! – приказывает Мак. – Ну!»
Руби не трогается с места. Потом шлепается задом на усыпанный опилками пол.
«Я думаю, может, она устала?» – говорит Джулия.
Мак вытирает потный лоб о плечо: «Да, знаю. Все мы тут устали».
Он пинает Руби каблуком своего ботинка. Она не реагирует.
Джордж глядит на происходящее из ресторанного дворика, где он протирает столы. «Мак, – кричит он, – может, пора закругляться? Я все сам закрою».
Мак резко дергает за цепь, но Руби неподвижна, как дерево. Он дергает еще сильнее и падает на колени. «Ну все, – говорит Мак, вставая и отряхивая опилки с колен. – Игры закончились».
Громко топая, он уходит в свой кабинет и возвращается с длинной палкой в руке. Крюк на ее конце кажется почти красивым, он похож на мерцающий осколок луны.
Это коготь-палка.
Мак тыкает Руби острым концом. Без всякого усилия – это всего лишь прикосновение.
Ясно, что он просто хочет показать ей, какую боль способен причинить.
В моем горле поднимается низкое рычание.
Руби не шелохнется. Это серый неподвижный валун. Она закрывает глаза, и мне на мгновение кажется, что Руби уснула.
«Я тебя предупреждаю», – говорит Мак. Он выдыхает. Поднимает глаза к потолку.
Руби издает кашляющий звук.
«Ладно, – говорит Мак. – Так, значит, хочешь?»
Он заносит коготь-палку.
«Нет!» – кричит Джулия.
«Я не причиню ей вреда, – говорит Мак. – Я просто хочу привлечь ее внимание».
Боб рычит.
Рука Мака срывается вниз. Крюк рассекает воздух всего в нескольких сантиметрах от головы Руби.
«Поняла теперь, почему со мной лучше не связываться? – говорит Мак и снова заносит коготь-палку. – А теперь пошевеливайся!»
Внезапно Руби резко поворачивает голову, выбрасывая хобот в сторону Мака.
Она издает крик, от которого взлетают в воздух опилки и дребезжит стеклянная стена передо мной.
Это самый прекрасный яростный вопль, который мне когда-либо приходилось слышать.
Хобот Руби ударяет Мака.
Я не разглядел, куда она попала, – кажется, удар пришелся чуть ниже живота, – но это несомненно очень болезненный удар, потому что Мак роняет коготь-палку, падает на землю и, свернувшись в клубок, начинает вопить как ребенок.
