«Я по ночам работаю над одним проектом», – отвечаю я.
«А что такое проект?»
«Это… такая вещь. Рисунок. Вообще-то я рисую его для тебя», – говорю я.
Руби довольна ответом: «А можно мне посмотреть?»
«Пока нет».
Она с досадой тыкает хоботом привязанную к ноге веревку и вздыхает: «Айван, сегодня мне опять придется идти на представление с Маком?»
«Боюсь, что так. Извини, Руби».
Она опускает хобот в ведро с водой. «Все нормально. Я и так это знала».
не то
Снова ночь, все спят. Я рассматриваю только что сделанный рисунок, один из многих дюжин.
Он мутноват и истрепан – этакая грязная клякса.
Я кладу его рядом с другими, устилающими мой пол.
Цвета совсем не те, что нужно. Контуры расплываются. Ни на что это не похоже.
Совсем не то, что я пытаюсь создать. Совсем не то, что задумал.
Не то! А почему – не знаю.
Рекламный щит вдали привычно взывает: «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ! СЪЕЗД 8, “ШАТЕР”: ЦИРК, МАГАЗИНЫ И ИГРОВЫЕ АВТОМАТЫ – ДОМ АЙВАНА, ЕДИНСТВЕННОГО И НЕПОВТОРИМОГО, МОГУЧЕГО СИЛВЕРБЭКА!»
Если бы только я мог выразить то, что хочу, человеческими словами, все было бы гораздо проще.
Но вместо них у меня баночки с краской и истрепанные листы.
Я вздыхаю. Кончики моих пальцев пылают, как цветы в джунглях.
Я пробую снова.
в никуда
Я смотрю на то, как Руби, тяжело ступая, наворачивает на арене бесконечные круги, бредет в никуда.
Посетители приходят, но не толпами. Мак говорит, что Руби так и не смогла заменить Стеллу. Говорит, что будет давать нам меньше еды. Что для экономии денег станет отключать отопление по ночам.
Руби сильно отощала – я не помню, чтобы Стелла была такой худой и чтобы у нее на коже было столько морщин.
«Тебе не кажется, что она слишком мало ест?» – спрашиваю я Боба.
«Не знаю. Но что я тебе точно скажу – ты рисуешь слишком много. – Боб морщит нос. – Вонь тут стоит невероятная. А утром у меня весь хвост в желтой краске оказался».
Бобу не нравится мое ночное рисование. Он считает это неестественным.
Теперь, пока я работаю над своими рисунками, он спит на Не-Салки. Утверждает, что она нравится ему больше меня, потому что не храпит. И живот у нее не ходит вверх и вниз, так что теперь морская болезнь ему не грозит.
«Так что у тебя за план такой? – спрашивает Боб. – Я мог бы помочь тебе, если бы ты рассказал. – И он принимается грызть свой хвост. – Я бы вполне мог пригодиться там, где не нужно это… рисовать».
«Я не могу рассказать об этом, – говорю я. – Это всего лишь замысел у меня в голове, а исполнить его не удается. К тому же у меня почти закончилось все необходимое. Как я об этом с самого начала не подумал? – Я бью по свисающей шине. Она вся в брызгах голубой краски. – Глупая идея!»
«Сомневаюсь, – говорит Боб. – Пахучая – да. Глупая? Вот уж нет».
плохие парни
Бо́льшую часть дня я дремлю. Ближе к вечеру ко мне приходит Мак.
Боб юркает под Не-Салки. Он предпочитает не высовываться, когда рядом Мак.
Взгляд Мака останавливается на моем бассейне. Из-под него виднеется краешек одного из моих рисунков. «А это что, здоровяк?» – спрашивает он.
Я не обращаю на него внимания и спокойно продолжаю есть апельсин, хотя мое сердце бешено колотится.
Мак поддевает ногой край моего пластмассового бассейна. Под ним спрятаны все мои рисунки.
Мак дергает за край листа и легко его вытаскивает. Остальных рисунков он, кажется, не заметил.
Лист испещрен зелеными полосами – этот цвет получается, когда голубая краска смешивается с желтой. Сам рисунок должен изображать клочок травы.
«Неплохо. А откуда у тебя вообще краска? От Джорджевой дочки? – Он задумывается: – Хм… Готов поспорить, за этот рисунок я смогу выручить долларов тридцать, а то и сорок».
Мак включает мой телевизор. Там идет вестерн. На экране стоит человек в большой шляпе и с маленьким револьвером. К груди у него прикреплена сияющая звезда. Это означает, что он шериф и что он будет расправляться со всеми плохими парнями.
«Если этот рисунок быстро купят, я принесу тебе еще такой же краски, приятель», – говорит Мак.
И он уходит с моим рисунком. Рисунком Руби. Я на секунду представляю, каково это – быть шерифом.
реклама
«Хорошие новости, ага? – говорит Боб, когда Мак уходит подальше. – Похоже, ты можешь получить новые запасы краски».
«Я не хочу рисовать для Мака, – отвечаю я. – Я делаю это для Руби».
«Так рисуй для них обоих, – говорит Боб. – Ты же, в конце концов, настоящий художник».
Я смотрю фильм и пытаюсь придумать новый тайник для своих рисунков. Думаю, что, может, удастся свернуть их, когда высохнут, и запихнуть в Не-Салки.
Это долгий фильм. В конце шериф женится на хозяйке салуна (это такое место водопоя – но для людей, а не для лошадей).
Давненько мне не приходилось видеть вестерна, оказавшегося еще и мелодрамой.
«Мне понравился этот фильм», – говорю я Бобу.
«Лошадей слишком много, а собак почти нет», – отзывается он.
Начинается реклама.
Я не понимаю реклам. Они совсем не похожи на вестерны, в которых точно ясно, кто плохой парень. И романтики в них никакой нету – ну разве что после того, как мужчина с женщиной вместе почистят зубы, они лизнут друг друга в лицо.
Я смотрю рекламу дезодоранта для подмышек. «Как ты их вообще различаешь, когда они перестают пахнуть?» – спрашиваю я Боба.
«От людей всегда воняет, – отвечает Боб. – Просто сами они этого не замечают, потому что носы у них никчемные».
Начинается еще одна реклама. Я вижу, как дети с родителями покупают билеты – совсем как те, что продает Мак. Они идут по тропинке, едят мороженое и смеются.
Потом останавливаются, чтобы поглядеть на двух разлегшихся в высокой траве огромных полосатых кошек с полуприкрытыми глазами.
Тигры. Я знаю их, потому что видел однажды в передаче про дикую природу.
На экране вспыхивают слова и появляется рисунок с красным жирафом. Потом жираф исчезает, и я вижу человеческую семью, уставившуюся на другую семью – слоновью. Двое слонов, старый и молодой, стоят в окружении камней, деревьев, травы и зовущего простора.
