«Какое слово?» – спрашивает Боб.
«Дом».
Боб закрывает глаза. «И не такое уж оно и важное», – тихо произносит он.
волнуюсь
Весь день напролет я кругами расхаживаю по клетке на кулаках.
Волнуюсь так, что не могу заставить себя прилечь передохнуть. Даже перекусить.
Ну разве что самую малость.
Я наконец-то готов показать Джулии то, что сделал.
Это обязательно должна быть Джулия. Она художница. Она способна увидеть, по-настоящему увидеть мою картину. Джулия не станет обращать внимание на пятна и рваные края. И пускай линии на листах сойдутся не совсем ровно. Она способна видеть поверх всего этого.
Джулия непременно увидит то, что я вообразил.
Я смотрю, как Руби мрачно бредет с четырехчасового представления, и думаю: что же будет, если я ее подведу? Что, если я не смогу заставить Джулию понять меня?
Хотя ответ, конечно же, мне известен. Ничего. Ничего не будет.
Просто Руби останется главной достопримечательностью «съезда 8, “Шатер”: цирк, магазины и игровые автоматы», удачно расположенного прямо у автострады И-95, представления в два, четыре и семь часов вечера ежедневно, 365 дней в году.
показываю
Пришло время показать мою работу.
В торговом центре тихо, только Тельма, самка ара, репетирует новое выражение: «Ой-ой».
Джулия заканчивает с домашним заданием. Джордж убирается снаружи. Мак уже ушел домой.
Я беру Не-Салки и начинаю аккуратно вытаскивать сложенные листы. Сколько же здесь рисунков! Страница за страницей, кусочек за кусочком моего огромного пазла. Я стучу по стеклу, и Джулия поворачивает голову.
Мои пальцы дрожат, когда я поднимаю один из рисунков. Это кусочек из угла моей картины, коричневое с зеленым.
Джулия улыбается.
Я показываю другой рисунок, потом еще один, и еще – крошечные части большого целого.
Джулия выглядит растерянной. «Что это? – спрашивает она. Потом пожимает плечами: – А, не важно! В любом случае красиво получилось».
«Ой-ой», – говорит Тельма.
Нет, думаю я. Нет.
Еще как важно.
еще рисунки
Джордж зовет Джулию. Он закончил уборку. «Бери рюкзак, – говорит он, – да побыстрее. Уже поздно».
«Мне пора, Айван», – говорит Джулия.
Она не понимает.
Мне нужно найти главные рисунки. Я роюсь в груде бумаги. Они должны быть где-то здесь. Я точно знаю.
Нахожу один, второй, третий… Пытаюсь прижать к стеклу четыре листа разом.
«Боб, – зову я, – помоги. Быстро!»
Боб хватает листок в зубы и тащит ко мне.
Один за другим я просовываю рисунки через дырку в стекле. Они комкаются и рвутся.
Их слишком много. Мой пазл слишком велик.
«Осторожнее, Айван, – говорит Джулия. – Может, однажды их будут покупать за миллионы долларов.
Почем знать? – Она складывает листы в аккуратную стопку. – Мак, наверное, захочет выставить их в сувенирной лавке».
Она по-прежнему не понимает.
Я просовываю еще и еще, один за другим, все до одного.
«О, Айван снова рисовал, да?» – спрашивает Джордж, надевая куртку.
«И много, – отвечает, смеясь, Джулия. – Просто невероятно много».
«Ты же не собираешься нести их все домой? – говорит Джордж. – Без обид, Айван, но это же просто цветные кляксы».
Джулия пролистывает сложенные в стопку листы: «А для Айвана, может быть, вовсе и не кляксы».
«Давай оставим их в кабинете, – предлагает Джордж. – Мак захочет их продать. Хотя лично я совсем не понимаю, как можно платить сорок баксов за рисунок пальцем, который способен намалевать даже двухлетка».
«А вот мне нравятся работы Айвана, – говорит Джулия. – Он оставляет в каждом часть себя».
«Свою шерсть он на них оставляет», – говорит Джордж.
Джулия машет нам: «Доброй ночи, Айван. Доброй ночи, Боб».
Я прижимаюсь носом к стеклу и смотрю, как она уходит. Вся моя работа, все мои планы пошли прахом.
Я смотрю на сопящую во сне Руби и неожиданно понимаю, что она никогда не покинет эти стены. Она останется здесь навсегда, как Стелла.
Но я не могу позволить Руби стать еще одной единственной и неповторимой.
бью в грудь
Посетители часто пытаются изображать меня и бьют кулаками в свои тщедушные груди.
Они лупят по себе там, за стеклом, совершенно бесшумно – не громче, чем новорожденная бабочка трепещет своими влажными крылышками.
Поверьте, удары в грудь разъяренной гориллы – совсем не то, что вам хотелось бы услышать. Даже если вставить в уши затычки.
Даже если вас с вашими затычками будет отделять от гориллы несколько километров.
От настоящих горилльих ударов в грудь все джунгли обращаются в паническое бегство, как если бы сами небеса разверзлись или неожиданно явились люди со своими ружьями.
гнев
Бам
Этот звук – мой звук – эхом отдается вокруг. Джордж и Джулия резко оборачиваются.
Джулия роняет рюкзак, Джордж – ключи. Стопка листов разлетается по полу.
Бам. Бам. Бам
Я бросаюсь на стены. Я хрипло реву и вою. Я бью, бью и бью себя в грудь.
Боб прячется под Не-Салки, накрывая уши лапами.
Я наконец-то чувствую гнев.
Мне есть кого защищать.
кусочки пазла
Проходит немало времени, прежде чем я затихаю. Усаживаюсь. Испытывать гнев – тяжелый труд.
Джулия смотрит на меня широко распахнутыми изумленными глазами.
Я тяжело дышу. Похоже, я немного не в форме.
«Что это, во имя всего святого, было?» – вопрошает Джордж.
«Тут что-то очень-очень не так, – говорит Джулия. – Я никогда не видела, чтобы Айван так себя вел».
«Слава богу, похоже, успокаивается», – говорит Джордж.
Джулия качает головой: «Он все еще не в себе, пап. Посмотри на его глаза».
Мои рисунки разлетелись по всему полу, как огромные опавшие листья.
«Какой бардак, – со вздохом говорит Джордж. – Будто и не убирался».
«Думаешь, с Айваном все в порядке?» – спрашивает Джулия.
«Да, наверное, простой приступ гнева, – говорит Джордж. Он наклоняется, чтобы достать из-под стула красно-коричневый рисунок. – И разве можно его за это винить? Столько лет проторчать в этой крошечной клетке…»
