Мы играем.
Мы играем в салки.
И я – во́да.
отношения
Встретиться взглядами.
Показать себя.
Важно пройтись.
Поворчать.
Запустить палкой.
Еще поворчать.
Правильно подвигаться.
Отношения с самками – непростой труд.
По телевизору это выглядело гораздо проще.
Не уверен, что когда-нибудь смогу это освоить.
еще об отношениях
Вот бы здесь был Боб. Мне очень нужен совет.
Я пытаюсь вспомнить все мелодрамы, что мы смотрели вместе.
Я вспоминаю разговоры, объятия, облизывание лиц.
У меня это не слишком хорошо получается.
Но мне нравится пробовать.
уход за шерстью
Может ли быть что-то более приятное, чем прикосновение той, которая вытаскивает у тебя из шерсти дохлое насекомое?
разговор
Гориллы не так разговорчивы, как люди, обожающие сплетни и глупые шутки.
Но время от времени и мы, нежась под солнцем, обмениваемся историей-другой.
Однажды наступает моя очередь рассказывать.
Я рассказываю своему стаду про Мака и Руби, Боба и Стеллу, Джулию и Джорджа, мою мать, и отца, и сестру.
Когда я замолкаю, они молча смотрят вдаль.
Киньяни подвигается ближе. Ее плечо касается моего, и мы не двигаемся, позволяя солнцу напитывать теплом нашу шерсть. Вместе.
вершина холма
Я изучил уже все закоулки этого места, за исключением дальнего холма, где рабочие ремонтировали стену.
Они наконец-то ушли. Остались только новенькие белые кирпичи да куча черной земли.
Пока остальные нежатся под утренним солнцем, я отправляюсь исследовать вершину холма. Они-то там уже бывали, а я – нет. Все здесь для меня внове.
Я не спеша поднимаюсь по склону, наслаждаясь ощущением травы под кулаками. Ветер доносит до меня крики детей и усыпляющее гудение шмелей. На вершине растет дерево, ветви которого начинаются от самой земли, – моя сестра была бы рада такому.
Стена не имеет конца – чистая и белая, она уходит далеко вниз к другим, находящимся за нашим, владениям. Она высокая и широкая, аккуратно выстроена тут для того, чтобы мы оставались внутри, а другие – снаружи.
И все же, несмотря ни на что, это клетка.
Ночью прошел дождь, и поэтому, когда я касаюсь кучи земли, земля оказывается мягкой. Я набираю полную ладонь и вдыхаю ее глинистый аромат.
Она лежит в моей ладони тяжелая и прохладная, сочного коричневого цвета.
А стена напротив терпеливо ждет, как бесконечный белый рекламный щит.
стена
Это большая стена.
Но и куча земли большая, да и я – большой художник.
Я шлепаю целые пригоршни грязи на теплый цемент. Ставлю отпечаток руки.
Грязным пальцем я мажу себе нос и ставлю отпечаток носа.
Я скольжу ладонями вверх и вниз. Эта грязь густая, работать с ней непросто, но я продолжаю ходить туда и обратно, черпать ее и размазывать.
Я не знаю, что именно рисую, да и не думаю об этом. Я делаю мазки, завитки и провожу толстые линии. Фигуры и узоры. Свет и тень.
Я – художник перед полотном.
Закончив, отступаю, чтобы оценить результаты своей работы. Но это очень большой холст, и нужно найти другую точку обзора.
Я подхожу к дереву с толстыми сучьями, цепляюсь за нижнюю ветку и пытаюсь забросить на нее ноги.
Ох. Приземляюсь я жестко. Похоже, я слишком велик, чтобы скакать по веткам.
Я пробую снова, но на этот раз, задыхаясь от напряжения, подтягиваюсь на ветку с помощью рук.
Потом еще одна ветка, еще – а дальше мне хода нет. Усевшись посередине дерева, я вижу свое мирно дремлющее стадо.
Потом оглядываю стену, исчерченную и забрызганную грязью. Не слишком много цвета, но зато сколько движения! Мне это нравится. Рисунок выглядит необузданно и не от мира сего – такой вполне могла бы нарисовать Джулия.
Со своего места на дереве я могу заглянуть за стену. Я вижу жирафов и гиппопотамов. Вижу оленей, ноги которых похожи на тонкие сучки. Медведя, спящего в пустой колоде.
Я вижу слонов.
в безопасности
Она далеко-далеко, в высокой, до живота, траве и в окружении других слонов.
Руби.
«Вот она, Стелла, – шепчу я. – Руби в безопасности. Как я и обещал».
Я зову Руби, но ветер срывает слова с моих губ, и я понимаю, что она никогда меня не услышит.
И все же Руби на секунду замирает, а ее уши раскрываются, как маленькие паруса.
А потом она с тяжеловесной грацией продолжает свой путь среди травы.
силвербэк
Вечернее небо закрыли облака, холодно, моросит. Скоро будет ужин, но я о нем не думаю.
Ночь мы проводим в помещении, и я всегда захожу туда последним. Я слишком много времени провел в четырех стенах.
В это время посетителей всегда немного. На разделяющую нас стену опирается лишь несколько заплутавших бродяг. Они тычут в нас пальцами, делают несколько фотографий и уходят к живущим по соседству жирафам.
Один из смотрителей машет нам. Я неохотно поворачиваюсь, чтобы идти внутрь.
Краем глаза я замечаю бегущую фигурку и останавливаюсь.
Это черноволосая девочка с рюкзаком за спиной. Сзади, пытаясь поспеть за ней, бежит мужчина.
«Айван! – кричит девочка. – Айван!»
Это Джулия!
Я мигом взбираюсь на край широкого рва, опоясывающего стену.
Джулия и Джордж машут мне. Я мечусь взад и вперед, ухаю и рычу в горилльем танце радости.
«Успокойся, – раздается чей-то голос. – Ты ведешь себя, как шимпанзе».
Я замираю.
Из рюкзака Джулии высовывается маленькая головка орехового цвета с большущими ушами.
