Стелла не отвечает на мой вопрос. «В цирке дрессировщики приковали ее к полу, Айван. За все четыре ноги. Цепи снимали только на один час в сутки».
Я пробую понять, отчего они вынуждены были так поступить. Я всегда стараюсь думать о людях хорошо.
«Но зачем они это делали?» – наконец спрашиваю я.
«Чтобы сломить ее дух, – говорит Стелла. – Чтобы она могла научиться держать равновесие на тумбе. Чтобы вставала на задние ноги. Чтобы бессмысленно бродила по кругу, пока на ее спине скачет собачонка».
Я слушаю усталый голос Стеллы и вспоминаю все те трюки, которым ее обучили.
представление
Проснувшись на следующее утро, я вижу маленький хобот, выглядывающий из-за прутьев владений Стеллы.
«Здравствуй, – раздается негромкий чистый голосок. – Я Руби». – И тут она машет хоботом.
«Здравствуй, – говорю я, – а я Айван».
«Ты обезьянка?» – спрашивает Руби.
«Вот уж нет».
Уши Боба встают торчком, хотя его глаза по-прежнему закрыты. «Айван горилла, – говорит пес. – А я – пес сомнительного происхождения».
«А почему пес забрался к тебе на живот?» – спрашивает Руби.
«Потому что у него есть живот», – бормочет Боб.
«Стелла уже проснулась?» – спрашиваю я.
«Тетя Стелла спит, – говорит Руби. – Кажется, у нее болит нога».
Руби поворачивает голову. Ее глаза похожи на глаза Стеллы, такие же черные, с длинными ресницами, – бездонные озера с каймой высокой травы. «А когда завтрак?» – спрашивает она.
Я отвечаю: «Скоро. Когда центр откроется и придут работники».
«А где… – Руби крутит головой во всех направлениях, – где остальные слоны?»
«Тут только ты со Стеллой», – отвечаю я и почему-то чувствую себя виноватым, будто подвел ее.
«А такие, как ты, еще есть?»
«Нет, – говорю, – пока нет».
Руби поднимает с пола пучок сена и некоторое время рассматривает его. «А у тебя есть папа с мамой?»
«Ну… были».
«Родители есть у всех, – объясняет ей Боб. – Это неизбежно».
«До цирка я жила с мамой, тетей и сестрами, родными и двоюродными, – говорит Руби. Она роняет сено, снова поднимает его, крутит в хоботе. – Они умерли».
Я не знаю, что ей ответить. Мне совсем не нравится эта беседа, но я вижу, что Руби еще не закончила. Чтобы не показаться невежливым, я говорю: «Мне жаль, Руби».
«Их убили люди», – говорит она.
«А кто ж еще?» – спрашивает Боб, и мы все замолкаем.
стелла и руби
Все утро Стелла ласково похлопывает Руби хоботом, гладит ее, обнюхивает. Они хлопают ушами. Они вскрикивают и трубят. Они раскачиваются из стороны в сторону, как будто танцуют. Руби цепляется хоботом за хвост Стеллы. Она забирается к ней под живот.
Иногда они просто прислоняются друг к другу, свив хоботы, будто лианы в джунглях.
Стелла выглядит очень счастливой. Смотреть на все это гораздо интересней, чем любую из передач про дикую природу из тех, что я видел в своем телевизоре.
дом айвана, единственного и неповторимого
Джордж и Мак вышли на шоссе. Я вижу их сквозь одно из окон. Оба взобрались на высокие деревянные лестницы, опирающиеся на рекламный щит, который предлагает машинам остановиться и навестить единственного и неповторимого Айвана, могучего силвербэка.
Джордж держит ведро и метлу на длинной ручке. Мак – стопку листов бумаги. Он шлепает их один за другим на щит. Джордж окунает метлу в ведро, мочит ею листы, и они непонятно как остаются на щите, не падая вниз.
Они прикрепляют очень много листов.
Когда Джордж и Мак уже на земле, я вижу, что, оказывается, они добавили на щит изображение девочки-слоненка. Она криво улыбается. У нее на голове красная шляпа, а хвостик закручен, как у поросенка. Она совсем не похожа на Руби.
Она и на слона-то не похожа.
Даже я смог бы нарисовать Руби лучше, хотя познакомился с ней всего день назад.
урок рисования
Руби задает множество вопросов. Она спрашивает: «Айван, почему у тебя такой большой живот?», и «А ты когда-нибудь видел жирафа?», и «А можешь достать мне одно из тех розовых облачков, что люди едят?».
Когда Руби спрашивает: «А что это у тебя на стене?» – я объясняю, что это джунгли. Она говорит, что у цветов нет запаха, у деревьев – корней, а в водопаде – воды.
«Я знаю, – говорю я. – Это живопись. Изображение, сделанное краской, – рисунок».
«А ты умеешь делать рисунки?» – спрашивает Руби.
«Да, умею, – говорю я и самую чуточку выпячиваю грудь. – Я всегда был художником. Я очень люблю рисовать».
«А почему ты это любишь?» – спрашивает Руби.
Я молчу. Я никогда ни с кем еще об этом не разговаривал. «Когда я рисую, я чувствую… покой в себе».
Руби морщится: «Покой – это скучно».
«Не всегда».
Руби чешет себе шею хоботом: «А что ты вообще рисуешь?»
«Чаще всего бананы. И всякое такое, что есть здесь, в моих владениях. Эти рисунки продают в подарочном магазине, с рамкой – за 25 долларов».
«А что такое рамка? – спрашивает Руби. – А доллар? А сувенирный магазин – это что?»
Я прикрываю глаза: «Мне что-то спать захотелось, Руби».
«А ты когда-нибудь водил грузовик?» – снова спрашивает она.
Я не отвечаю.
«Айван? – окликает Руби. – А Боб умеет летать?»
Перед моими глазами неожиданно встает картина из прошлого. Я вспоминаю отца, мирно похрапывающего на солнышке, и как я отчаянно пытаюсь разбудить его всеми известными мне способами.
И храпел он, понимаю я теперь, далеко не так громко, как мне тогда казалось.
угощение
«Как твоя нога, старушка?» – спрашивает Стеллу Джордж.
Она просовывает хобот сквозь прутья и обследует карман справа на груди Джорджа в поисках угощения, которое он непременно приносит ей каждый вечер.
А мне Джордж угощение приносит не всегда. Его любимица – Стелла, да я и не против. Она ведь и моя любимица.
Стелла обнаруживает, что карман пуст. Она разочарованно тыкает Джорджа хоботом в грудь, и Джулия хихикает.
Стелла переходит к карману слева, обнаруживает там морковку и ловко ее выуживает.
