Черт! Как было приятно слышать такие слова очаровательной девушки, они сразу подняли мне настроение. Какое счастье, что кто-то на этом свете тебя любит по-настоящему, страстно… как, впрочем, и ты сам.
Марина вернулась расстроенной.
– Друг твой звонил?
– Да, – ответила она сердито. – Идиот!
– А как его, кстати, зовут? Ты нас не представила.
– Циркач.
– Понятно, Циркач так Циркач. Давай позавтракаем, потом я пойду к Николаю Николаевичу в милицию, расскажу, что вчера эти двое попсарей приходили.
– Может, не нужно в милицию? – проговорила Марина, раскладывая студень по тарелкам. – Опять путаница какая-нибудь начнется.
– Что значит «не нужно»?! – я поднял брови. – Там неизвестно что с твоей матерью вытворяют, а ты говоришь «не нужно».
Марина поставила передо мной тарелку.
– Я не верю, что они помогут ее найти, да и вообще…
– Что «вообще»?
– Ну, может, она действительно на юге отдыхает в санатории.
– Я не понимаю тебя, Марина. Поясни, пожалуйста.
– Да нет, я так… Вы на меня внимания не обращайте. Мне сейчас нужно будет уйти ненадолго, – сказала она, потупившись и глядя в тарелку.
– С Циркачом встречаться? – голос мой прозвучал как-то глухо, и я, чтобы скрасить неловкость, закашлялся.
– Да, – сказала Марина, и ее голос тоже как-то дрогнул, или мне это только почудилось.
– Понятно.
Я молча ел студень, в первый раз в жизни без удовольствия, Марина тоже молчала.
– Вы не подумайте, – вдруг сказала она, подняв голову от тарелки и прямо глядя мне в глаза. – У меня с ним уже все кончено.
Как восхитительно прозвучали для меня эти слова, я с трудом удержал улыбку.
– Возьми ключи, на стене возле зеркала висят… если вернешься раньше.
Николай Николаевич был в кабинете один.
– Ну, рассказывай, – сказал он, как только я сел за стол.
Я рассказал, как приходили два головореза и набили мне лицо. Рассказал я и о телефонном звонке, после которого они тут же ушли, осыпая меня извинениями и воздушными поцелуями. Николай Николаевич, сидя за столом, слушал внимательно, иногда уточняя детали.
– Дело запутывается, – сказал он, когда я закончил. – Я был уверен, что все гораздо проще. Любовь молоденькой девчонки к известному писателю…
– Ну, известному – это уж слишком… – перебил я, но Николай Николаевич не услышал моих слов и продолжал:
– Ну, знаешь там, шуры-муры, придумала историю с похищением, чтобы к нему переселиться, пока жена в отпуске, устроила бардак, ну, и все такое прочее… Но откуда эти типы взялись? Мы их по картотеке пробьем, но у меня профессиональное чувство, что у нас на них ничего. Кроме того, мы выяснили, что Татьяна Владимировна в санаторий отправилась не по путевке, а дикарем. И где именно остановилась, выяснить пока не удалось. Но мы ведем работу в этом направлении не потому, что бардак там, в квартире, навели, а потому, что этим исчезновением заинтересовался, знаешь, кто? Александр Сажин. Ну, помнишь, я тебя знакомил, у меня в кабинете сидел Александр Петрович с золотым зубом. А он просто так интересоваться ничем бы не стал, а здесь вцепился, как бульдог, – информацию ему подавай. Значит, знает что-то. Поэтому мы свои ресурсы подключили. Работаем, ищем. А твои вчерашние хулиганы только подтверждают то, что мы на правильном пути. Выяснили также, что у Татьяны Владимировны с работы исчезли важные документы. Там тоже свое расследование. Так что машина заработала, ну и все такое.
– А мне теперь что делать?
– За девушкой смотри… хотя не нужна она никому, я думаю… – он внимательно посмотрел на меня. – Кроме тебя, конечно.
Меня бросило в краску.
– Ну и духота, – сказал я, надув щеки, – градусов, наверное, двадцать пять на улице.
Я неторопливо брел к дому. На улице жарко не было: часто набегавшие тучки скрывали солнце, кроме того, дул северный ветер. Я понимал, что положение, в котором оказались мы с Мариной, слишком неопределенное. Нужно было что-то решать. Нас тянуло друг к другу, но я был женат и вовсе не собирался обманывать свою жену, ведь мы были вместе уже двадцать пять лет, но, с другой стороны… С другой стороны, такого чувства, как к этой девушке, я не испытывал никогда раньше, и я понимал, что маленькое пространство отделяет меня от пропасти, и если я преодолею его, то уже ничто не остановит меня, не остановят ни здравый смысл, ни моральные, ни религиозные принципы.
– О! Какая приятная встреча. Здравствуйте, любезный Сергей Игоревич. Прогуливаетесь?
Передо мной собственной персоной, в костюме и галстуке, стоял Александр Петрович, о котором мы только что вспоминали дурным словом.
– А я тоже, знаете ли, прогуливаюсь. Приятная встреча, – он улыбнулся, сверкнув золотым зубом.
Врал он. Все врал, хотя и был я в задумчивости, но все ж таки заметил, что вышел он из черной «Волги», стоявшей неподалеку.
– Я бы даже сказал «случайная встреча», – спровоцировал я, нарочно посмотрев на «Волгу».
– Совершенно верно, случайная, – проследив за моим взглядом, нарочито подтвердил он. – А вы, Сергей Игоревич, человек до крайности наблюдательный – для кого-то случайная, а для кого-то, пожалуй, и нет. Скрывать не стану, у меня имеется к вам несколько вопросов. А вы домой направляетесь?
– Домой.
– Ну, позвольте тогда я вас и препровожу.
Мы пошли рядом.
– Догадываюсь я, что это за вопросы. Должно быть, о Марине, – сказал я с некоторым раздражением.
– А вот и не угадали! – воскликнул радостно Александр Петрович. – О литературе, милейший Сергей Игоревич. О литературе, о чем еще могут говорить два случайно встретившихся интеллигентных человека.
– Если интеллигентных, тогда о женщинах и о выпивке. Или вы хотите, чтобы я вас домой пригласил?
– Нет. Ничуть не беспокойтесь, любезный. У меня ведь только несколько чисто профессиональных вопросов, а я предисловие разовью, бывает, такое обширнейшее, что просто ужас. Ведь вы сейчас книгу о Фредерике Рюйше пишете?
– О! – я даже поперхнулся воздухом. – Откуда же вы знаете, о чем я пишу?
– Из прессы, милейший Сергей Игоревич. Читал газету «Вечерний Петербург», где с вами большое интервью опубликовано, вы там и изволили раскрыться.
Его немилицейские словесные обороты меня раздражали. Тоже мне, Порфирий Петрович хренов.
– Правда, говорил я такое. Не знал, что вы газеты читаете, думал – протоколы в основном.
– Это правда, но, надеюсь, вы меня уязвить не желаете?
– Не желаю, – ответил я, хотя и желал уязвить, да посильнее. Не нравился мне этот тип. Что у него на уме?
