– И не только из газеты, но и в отделе антропологии. Мария Николаевна – специалист по Рюйшу – о вас говорила, что вы тоже интересовались. Помните такую?
– Да, конечно, помню.
Я действительно часто наведывался к ней, когда собирал материал о Рюйше, да и в библиотеке Академии наук целыми днями просиживал. Материала было до крайности мало, его приходилось собирать по крупицам.
– Так вот, – Александр Петрович достал пачку сигарет и протянул мне для угощения, я поблагодарил, он вынул сигарету и прикурил.
– Так вот – затягиваясь дымом, продолжал он, – у меня и вопрос к вам как к специалисту по Фредерику Рюйшу.
– Тогда вам, Александр Петрович, не ко мне. Я ни в коем случае не специалист по Рюйшу, я, конечно, почитал кое-что, почитал… Но я никак не могу считаться специалистом, а вот Мария Николаевна – да, это мировая величина… Так что вам лучше к ней. Да и вообще, что вас может интересовать в этом анатоме, умершем в начале восемнадцатого века, да еще и в Голландии.
– Да вот меня интересует один странный вопрос. Может быть, вы, любезнейший, поймете, почему я пришел к вам, а не к ученым-специалистам. Вопрос касается секрета мумифицирования людей, который изобрел этот ученый.
– Бальзамирования, – поправил я, хотя, по сути, разницы не было.
За разговором мы дошли уже до моего дома и остановились на углу возле детской площадки.
– Ну да, пусть бальзамирования. Так вот, скажите мне, любезный Сергей Игоревич, а не мог ли этот секрет дойти до наших дней?
Я усмехнулся.
– Как раз об этом я сейчас и пишу. Об этом мечтают многие анатомы уже три века. Я думаю, что теоретически дойти мог. У Рюйша было двое детей. Сын умер еще до кончины самого Рюйша, а дочь Рахиль пережила отца на девятнадцать лет, но, судя по всему, секрета не раскрыла, а может быть, и не знала. А сам Рюйш был, по-моему, слишком жаден до денег, чтобы делать подарки человечеству.
– Значит, никак.
– Нет. Думаю, никак, – развел я руками. – Надеюсь, я вас не очень огорчил.
– Ну хорошо, – не отставал привязчивый Александр Петрович, – а другими путями какими-нибудь?
– Что значит «другими»?
– Ну, если бы не он сказал, если бы украли.
– Кражи – это по вашей части… А впрочем, ведь ходили слухи о том, что Рюйш передал секрет Петру Первому. Конечно, это маловероятно: слишком жадным был старик. Но я пишу в своем романе о том, что секрет продал Петру слуга Рюйша. Потом Петр передал его врачу Блюментросту, тот после смерти Петра, в свою очередь, передал его хранителю Библиотеки Академии наук Шумахеру, и секрет этот уже после смерти самого Рюйша (должно быть, такая была у Петра договоренность при покупке) был опубликован в 1743 году доктором Ригером. Но секрет оказался, как говорится, туфтой. Это было не бальзамированием, а приготовлением спиртового раствора, который не был секретом и о котором знал всякий анатом.
– Удивительно, что этот секрет, который знали все, передавался несколько десятилетий как великая тайна. – Александр Петрович пожал плечами. – Неувязка какая-то.
– Ну да, – согласился я. – Тут есть неувязка, но так считают ученые, изучающие жизнь Рюйша.
– Непонятно. Если все знали, что это спиртование, а не бальзамирование… непонятно.
– Здесь действительно много неясного, – согласился я.
– Самая большая ошибка людей в том, что они считают себя умнее других. Им кажется: ну, я-то их всех обманул, у меня комар носа не подточит. Работа в милиции научила меня смотреть на вещи с другой стороны. Но ведь послушайте, Сергей Игоревич, ведь Петр что-то понимал в медицине. Ведь его надуть не просто было, да и опасно… Но если даже допустить, что Петра надули, то он все же передал секрет врачу – как там его фамилия – Блюментросту, и тот в свою очередь передал специалисту. А опубликовали, простите великодушно, туфту. Признавшись, можно сказать, принародно в своей некомпетентности.
– Если предположить, что вы правы, значит… Значит, этот секрет потерялся где-то по дороге.
– Совершенно справедливо, любезнейший Сергей Игоревич! – вдруг несказанно обрадовался Александр Петрович и даже любовно похлопал меня по груди. – Совершенно справедливо.
– И если рассуждать логически, – в задумчивости продолжал я, – это могло быть только последнее звено – либо Шумахер, либо Ригер, тот, кто опубликовал якобы переданный ему секрет бальзамирования, а на самом деле рецепт простого спиртового раствора. Вот.
– Совершенно справедливо. Браво, Сергей Игоревич!
– Послушайте, вы что, это знали? – подозрительно глядя на Александра Петровича, спросил я. – Вы так говорите…
– Ничуть нет. Это вы знали, а я только ваше знание в правильное русло обратил. Но только почему вы последнее звено изволили посчитать? Не разумею.
– Последнее? Здесь могло быть так, что заветы Петра Великого передавались в обязательном порядке, и Ригер, опубликовавший их, не осмелился бы этого не сделать, даже если бы и понял, что это туфта. Там тоже свои законы, знаете ли, были.
– Вот это и интересно. Значит, здесь-то и могла произойти утечка информации, по-простому говоря, кража. Очень вам благодарен, – Александр Петрович сверкнул золотым зубом. – Я так и думал, что ваш изощренный ум сможет выйти на путь правильный… Недаром вы фантастику пишете…
У него пискнул телефон, он достал его из внутреннего кармана пиджака, посмотрел на сообщение и тут же заторопился.
– Я не пишу фантастики, – сказал я сердито, но несколько запоздало.
– Да и не пишите. Имею счастье откланяться, – в последний раз сверкнув золотым зубом, он пожал мне руку, повернулся и зашагал в обратную сторону.
Я смотрел ему вслед с некоторым недоумением. Неужели он ждал меня возле милиции, чтобы вот так запросто раскрыть преступление XVIII века? Да и вообще, какое отношение он имеет к голландскому анатому? Одно дело, когда ты пишешь роман, где происходят невероятные события, и совсем другое, когда невероятные события происходят с тобой.
Проследив, как Александр Петрович сел в машину, я пошел домой.
Когда я входил в парадную, мне навстречу попались трое незнакомых мужчин; они повернули головы как-то так, что я не смог увидеть их лиц, хотя с некоторых пор стал внимательным к прохожим. Газовый пистолет находился у меня за поясом, и, если бы я увидел своих обидчиков Шнура с Леонтьевым, мне бы потребовалось не более чем пара секунд, чтобы выхватить его и привести в действие.
Я открыл дверь и вошел в квартиру. Марина еще не пришла. Но я сразу понял, что в квартире кто-то побывал. Я иногда замечаю странные вещи, какие-то мелкие нюансы, а не вижу часто крупного под самым носом. Ящик тумбочки, когда я уходил, был приоткрыт, а теперь закрыт полностью. У этого ящика такое свойство, если, закрывая его, просто толкнешь, он останется чуть приоткрытым, а для того, чтобы его задвинуть полностью, нужно на него надавить. Никто и никогда на него не надавливал до сегодняшнего дня. Сдвинута обувь, потому что открывали нижнюю дверцу шкафчика, который тоже раз в год открывают. По всему видно, что торопились…
