Хватит мне все рассказывать, думал Боаз-Яхин. Хватит преподносить мир. Я увижу коз и бензоколонки или не увижу. Пусть будут тем, чем будут для меня.
– Разве никто не проголодался, кроме меня? – спросила мать Майны.
– Ты должен прочесть одну книгу, – говорила Майна Боаз-Яхину. – Это записная книжка поэта.
Нет, ничего я не должен, думал он. Скорее. Что скорее? В нем вихрем взметнулось задышливое ощущение спешки.
– То место, где о смерти дяди или смерти дедушки, как сильно в нем это было и как долго, – произнес отец. – Незабываемо.
– Я знаю, – сказала Майна. – И тот человек с потешной походкой, за которым он шел на улице.
– Я умираю с голоду, – произнесла мать.
– Посмотри в путеводителе, – сказал отец. – Где мы сейчас на карте?
– Ты же знаешь, как мне с картами, – сказала мать. – Я провожусь долго. – Она неуклюже развернула карту.
– Смотри, – сказал отец, показывая пальцем на карте. – Мы сейчас где-то здесь, направляемся на север.
– Не отвлекайся от дороги, – сказала мать. – Хорошо б ты не ехал так быстро. Миль пять назад нам встретилось местечко, которое с виду приглянулось, но оно пропало, не успела я тебе сказать, чтоб ты притормозил.
– Вон, – сказала Майна.
– Что? – спросил отец.
– Там было апельсиновое дерево во дворике из рыжей глины, – сказала Майна. – И белые горлицы.
– Я могу развернуться, – предложил отец.
– Ничего, – сказала Майна. – Я даже не уверена, ресторан ли это.
– Где мы? – спросил отец. – Ты уже нашла нас на карте?
– Ты меня так нервируешь, когда мне нужно смотреть на карту, что у меня руки трясутся, – ответила мать.
Взятая напрокат машина гудела сама себе. Что б ни случилось, я тут ни при чем, говорила она. Спереди на них бессчетными остро сфокусированными зернами дороги, что катила под колесами и прялась позади, бросались мили. Боаз-Яхину стало душно в машине с Майной и ее родителями. Он глубоко задышал, медленно выдыхая. Жаль, что он принял их предложение подвезти. Жаль, что у него теперь нет гитары и он не странствует в одиночку и медленнее. Но его подмывало спешить. Пустота прыгала у него внутри, несясь к чему-то.
– Та дорога! – вдруг воскликнула мать. – Вон! Милях в пяти по ней будет старый трактир, в путеводителе пять вилок и ложек. Уже проехали. Ты попросту не желаешь притормаживать.
Отец резко развернул машину кругом, чиркнув при этом по борту фургон, который как раз их обгонял, не удержался на дороге, взмыл по насыпи и врезался в дерево. Звякнули разбитые фары. Из раскуроченного радиатора засочился пар. Все на миг стихло. Я тут ни при чем, сказала машина.
Это все она, подумал отец.
Это все он, подумала мать.
Это все они, подумала Майна.
От этой семьи вечно жди чего-то такого, подумал БоазЯхин. Мое счастье, если удастся убраться от них живым.
Бензоколонки, вентили, вышки и громадные стальные ноги, что шагали по пейзажу, не сказали ничего.
Все смотрели на всех. Похоже, никто не пострадал.
– Боже мой, – сказала мать.
– Ну да, – сказал отец. – Очень хорошо. Теперь можно дойти до твоего чертова знаменитого пятивилочного и пятиложечного трактира пешком.
– Боже мой, – повторила мать. – Моя шея.
– Что там с твоей шеей? – спросил отец.
– Пока не знаю, – сказала мать. – Пока на ощупь вроде ничего, но иногда последствия шейного вывиха проявляются месяцы спустя.
– Но сейчас-то она вроде в порядке, – сказал отец.
– Не знаю, – сказала мать.
– Вы могли нас всех убить, – произнесла Майна.
Отец выбрался из машины поговорить с шофером фургона. У фургона была вмятина в боку и несколько глубоких царапин.
– Извините, – сказал отец. – Это я виноват. Я не видел, что вы едете.
Шофер фургона покачал головой. То был крупный человек с кротким лицом и вислыми усами.
– Бывает, – отозвался он на своем языке. – Вы из другой страны, еще не привыкли к этим дорогам.
– Виноват был я, – сказал отец уже на этом языке. – Я не посмотрел, я не увидел. Я сожалею.
– Теперь нам надо заполнить бланки с подробностями аварии, – сказал шофер фургона. Они обменялись водительскими правами, страховыми картами, записали данные.
– Я так и знала, что-то произойдет, – сказала Майна Боаз-Яхину. – Так и чувствовала. Если посадить моих маму с папой в абсолютно неподвижный ящик, без колес и без мотора, они сумеют его разбить психокинезом.
Ехать на машине уже было нельзя. Шофер фургона доставил их вместе с багажом на бензоколонку. Здесь договорились отбуксировать разбитую машину и взять напрокат другую.
– С таким же успехом можем теперь отправиться в тот пятивилочный и пятиложечный трактир, – сказал отец. Шофер фургона предложил их довезти, и все забрались в фургон, кроме Боаз-Яхина.
– Ты же приглашен, между прочим, – сказал отец. – И мы направимся в порт у канала, как только раздобудем другую машину. – Прошу тебя, сказали отцовы глаза, не уходи от нас пока. Полюби мою дочь еще немного. Пусть она будет тебе красивой.
– Большое вам спасибо, – произнес Боаз-Яхин. – Вы были очень щедры, но теперь я хочу снова постранствовать сколько-то один.
Останься, сказали глаза матери. Ей отца нельзя, а тебя можно.
Боаз-Яхин поцеловал на прощанье Майну, пожал руки отцу и матери, не глядя им при этом в глаза. На клочке бумаги Майна написала свой домашний адрес, сунула в карман Боаз-Яхину. Он зашагал по дороге прочь от бензоколонки.
– Как вам это удается? – услышал он голос Майны – она спросила у родителей, не успел фургон отъехать. – Как вы вдвоем делаете так, что всё вдруг не здесь?
26
Яхин-Боаза привезли в ту же больницу, где раньше перевязывали его раны. Тот же врач заметил его у регистратуры и увлек за собой от медсестры, поманив заодно и констебля. Гретель осталась в приемной с другим констеблем.
– Меня это ничуть не удивляет, – сказал врач. – Я знал, что рано или поздно дело дойдет до полиции. Что, ограда снова вцепилась в вас зубцами, так?
– Так, – ответил Яхин-Боаз.
– Ну что ж, – произнес врач. – Буду с вами прям, дорогой мой. Если вы рассчитываете остаться в этой стране, вам бы уж гораздо лучше научиться нашим обычаям. Эта ваша возня с крупными хищниками тут не пройдет. Животных в зоопарках выставляют для развлечения широкой публики, а не для извращенных религиозных обрядов пришлого элемента. – Он повернулся к констеблю. – Он уже второй раз в таком виде поступает, кстати сказать.
