– И впрямь никогда не знаешь, – согласился он.
– Бок… слишком скоро, – выдавил Шварцганг.
– А с другого бока можно узнать все слишком уж скоро, – вновь согласился Кляйнцайт. – О да, ха ха. Тут вы абсолютно правы.
– Дело, – произнес Шварцганг.
– Конечно, дело это нешуточное, – сказал Кляйнцайт. – Не надо понимать меня неверно. Иной раз стоит, знаете, посмеяться – или сойдешь с ума.
– И, – сказал Шварцганг.
– Посмеешься и сойдешь с ума, – сказал Кляйнцайт. – И опять вы правы. – Он налил себе стакан оранжада, подобрал утреннюю газету, углубился в фотографию Ванды Дойкинз, 17, победительницы конкурса «Мисс Гернси». «Как бы тяжело ни было идти, – цитировалась в газете Ванда, – я стараюсь никогда не терять упругости. Я всегда знала, что впереди у меня – кое-что крупное».
Каков настрой, подумал Кляйнцайт. Прекрати меня обжимать, велел он койке.
У нас с тобой лишь этот миг, ответила койка, больше ни в чем нельзя быть уверенным.
Не говори ерунды, сказал Кляйнцайт. Оставь меня наедине с мыслями.
Сегодня тот самый день, сказала койка. Результаты Баха-Евклида. Ужасно – ждать. Они не посмеют забрать тебя у меня, это не должно вот так кончиться.
СВЯЩЕННИК-НУДИСТ ОБЛАЧИЛСЯ, прочел Кляйнцайт и стал читать весь очерк, чтобы заглушить койкино вещание. Я ничем не лучше того малого с тачкой, полной клади, подумал он. Я его написал, и вот он. Позади ничего, а впереди одна кладь. У Ванды Дойкинз впереди кое-что крупное, но ей семнадцать. Сколько осталось мне? Может, доктор Розоу сегодня заболеет, возможно, не придет. Я б мог сбежать. Работы нет. Есть глокеншпиль. Надо быть отважным, с нею без этого никак. Я еще успею сбежать.
– Ну-с, мистер Кляйнцайт, – произнес доктор Розоу. – Как мы сегодня утром? – Он улыбался Кляйнцайту сверху вниз. Мягти, Складч, Кришна, две сиделки и дневная медсестра – все тоже улыбались.
– Очень хорошо, благодарю, – ответил Кляйнцайт. Ладно, подумал он, приехали. Хотя бы что-то определенное. Если задернут шторки, это скверные новости.
Доктор Розоу кивнул одной сиделке, и та задернула шторки вокруг его койки.
– Снимите, пожалуйста, верх пижамы, – сказал доктор Розоу. – Лягте, пожалуйста, на живот. – Он мягко промял Кляйнцайтов диапазон. Тот зажегся ярким цветом, словно деталь, о которой говорят в учебном мультфильме. От него во все стороны разбежалась боль. – Чувствуется немножко, э? – спросил доктор Розоу. Мягти, Складч и Кришна пометили себе. Сиделки и дневная медсестра беспристрастно улыбнулись. – Сядьте, пожалуйста, – сказал доктор Розоу. Потыкал Кляйнцайту в гипотенузу. Тот от боли чуть не лишился чувств. – Чувствительна, – произнес доктор Розоу. Мягти, Складч и Кришна пометили себе. – Прежде были неприятности с асимптотами? – спросил доктор Розоу.
– С асимптотами, – повторил Кляйнцайт. – А они здесь при чем? Я думал, все дело лишь в гипотенузе и диапазоне. Что там с Рядом Баха-Евклида?
– Я потому и спрашиваю, – ответил доктор Розоу. – Ваш диапазон меня не беспокоит. Такого рода диссонанс встречается довольно часто, и его мы довольно скоро почистим, если повезет. Гипотенузу, разумеется, определенно перекосило, но не настолько, чтобы полярность достигла двенадцати процентов. – Мягти и Складч кивнули, Кришна покачал головой. – С другой стороны, – продолжал доктор Розоу, – рентген показывает, что ваши асимптоты могут быть гиперболичны. – Он осторожно пощупал Кляйнцайта там и сям, словно оценивая затаившегося в нем противника. – Не очень мне нравится ваш тангаж.
– Мои асимптоты, – повторил Кляйнцайт. – Гиперболичны.
– Не до ужаса много нам известно об асимптотах, – произнес доктор Розоу. – Они определенно заслуживают наблюдения. Было бы неплохо, я думаю, провести Ряд Шеклтона-Планка. – Мягти, Складч и Кришна подняли брови. – Пока давайте просто назначим вам «Нас-3ой», немного притупить диапазон. Через несколько дней будем понимать больше.
– Похоже, я вязну все глубже, – произнес Кляйнцайт. – Когда я только сюда лег, у меня были только гипотенуза и диапазон. А теперь еще и асимптоты.
– Мой дорогой мальчик, – сказал доктор Розоу, – такие вещи от нас не зависят, знаете ли. Приходится иметь дело с тем, что поступает, и справляться по мере сил. У вас, во всяком случае, пока не наблюдается никаких квантов, и, могу вам сказать, это уже удача. Время покажет, нужна ли асимптоктомия, однако если и до нее дело дойдет, ничего страшного. Мы их вынем – и глазом моргнуть не успеете, и на ноги вы встанете уже через четыре или пять дней.
– Но я и так был на ногах, пока вы не начали всю эту чехарду, – произнес Кляйнцайт. – Вы сказали, что хотите взять всего лишь несколько анализов. – Он один, осознал он. Все ушли какое-то время назад. Шторки раздвинули.
– Дела, – произнес Шварцганг из-под своих трубок, насосов, фильтров и конденсоров.
– Да, – сказал Кляйнцайт. – Вот такие дела. – Неожиданно ему стало боязно за Шварцганга. Он даже не заметил, останавливался ли доктор Розоу у койки старика, сказал ли ему или про него хоть слово.
– Вы в норме? – спросил он.
– Можно ожидать, – отозвался Шварцганг. Его вспыхи выглядели ничуть не медленнее прежнего и столь же постоянно. Вся аппаратура, казалось, работает как полагается.
– Хорошо, – сказал Кляйнцайт. Он проверил все соединения аппаратуры Шварцганга, удостоверился, что монитор воткнут в розетку надежно.
Вновь объявилась дневная медсестра.
– Вам полагается по три дважды в день, – сказала она.
– Ну да, – сказал Кляйнцайт, проглотил свой «Нас-3ой».
– И не вставайте, – сказала медсестра. – Больше никаких прогулок.
– Ну да, – ответил Кляйнцайт, отнес одежду в ванную, надел ее и испарился через пожарный выход.
XXII. Семь фруктовых булочек
Кляйнцайт вошел в Подземку, сел в поезд, сошел на одной из тех станций, что ему нравились, прогулялся по коридорам. На блок-флейте играл старик. Кляйнцайту не полюбилась его манера, он все равно дал ему пять пенсов. Затем пошел меж стен и шагов, иногда глядя на людей, иногда нет.
Перед собой он увидел рыжебородого человека, который ему как-то раз приснился. Кляйнцайт заметил, как тот бросил на пол лист желтой бумаги, потом еще один, прошел за ним в поезд, доехал до следующей станции, следовал за ним дальше по разным поездам и коридорам, заметил, что рыжебородый вознамерился возвращаться, подобрал лист желтой бумаги, что-то написал на нем и выронил снова.
Кляйнцайт подобрал бумагу, прочел:
Взбучка завтра в раскладе.
Он сунул бумагу в карман, поспешно догнал рыжебородого человека.
– Простите, – произнес он.
Рыжебородый глянул на него, не замедляя шага.
– Прощен, – ответил он.
