Вернувшись, взял Фукидида, подержал книгу в руке, думая о разном. Когда все существующие данные скорректированы, произнес Кляйнцайт, мы вообще ничего не находим.
Крепкое мышление, сказал Фукидид.
Спасибо, ответил Кляйнцайт. Могут иметься, однако, некоторые доказательства, покамест неподтвержденные, существования группы людей желтой бумаги. В Лазарете, возможно, имеется их целая палата. Доктор Розоу ставит диагнозы, назначает лечение, оперирует, доктора Мягти, Складч и Кришна ассистируют, Сестра и ее сиделки ухаживают за больными в Палате А4. Я – один из А4-х.
Будь патриотом, сказал Фукидид. Не подводи свою сторону.
Этиология различных недомоганий и болезней в Палате А4 мне неизвестна, продолжал Кляйнцайт. Если, как мы подозреваем, во всех случаях имеет место желтая бумага, возможно, было б интересно вникнуть в истории тех, кто выздоровел.
Он позвонил Сестре в больницу.
– Ты что-нибудь знаешь о тех пациентах в А4, которых выписали? – спросил он.
Висело молчание.
– Тебе известны, – продолжал Кляйнцайт, – те, кто выздоровел и отправился домой?
Нет ответа.
– Ты там? – спросил Кляйнцайт.
– Да, – ответила Сестра. – С тех пор как я тут работаю, таких не было ни одного.
– А это сколько?
– Три года.
– Но такого не может быть. В смысле – ты на меня погляди.
– Ты сам выписался. Не было ни одного, кого бы выписали. А ты единственный, кто выписался сам.
– Но ведь это не те же люди, кого положили три года назад.
– О нет. Мы довольно многих потеряли.
Поразительно, до чего тут холодно, подумал Кляйнцайт. Не нужно было Рыжебородому сбагривать мои электрокамины.
– Ты там? – спросила Сестра.
– Покамест, – ответил Кляйнцайт.
ПРИВЕТ, ЛЮБИМЕНЬКИЙ, – закричал в трубку Лазарет.
ХУ ХУ! – завопила Смерть в щель для писем.
– Но ведь это же, – сказал Кляйнцайт, – не палата для неизлечимых или что-то в этом духе, правда?
– Нет, – ответила Сестра. – Оно так просто как бы получается.
Кляйнцайт попрощался, повесил трубку. Если афиняне проиграли, не уверен, смогу ли я дальше, сказал он.
Думай по-афински, сказал Фукидид.
Кляйнцайт немного почитал, дошел до места, где спартанцы попросили афинян прекратить войну. У них же там была хорошая возможность мира, сказал он Фукидиду. Чего они ею не воспользовались?
Сам знаешь, как оно бывает, ответил Фукидид. Раз побеждаешь – думаешь, чего сейчас бросать.
Я сделал три страницы, сказал Кляйнцайт, но мира мне никто не предлагает.
Выиграй еще чуть-чуть, сказал Фукидид.
Что-то мне дурно, сказал Кляйнцайт. Откинулся назад, обнаружил, что прислонился к Слову.
Да, произнесло Слово, согласно бессмертным словам Вильяма Вондсворта: «копыто за копытом…» Помни об этом, мальчик мой.
Уордсуорта, сказал Кляйнцайт. Вондсворт – это где-то к югу от реки.
Но впереди своего времени, сказало Слово, и посмей только это забыть. В конце концов, это же он придумал гусеничный трактор – или хотя бы коня на гусеничном ходу. Армейские танки и все вот такое вот. Чем было бы современное военное дело без Вормсвуда?
Уордсуорта, сказал Кляйнцайт. Ты вообще о чем это?
О том, что говорю, проговорило Слово, – о концепции гусеничного трактора. «Копыто за копытом, – сказал он, – конь по склону вверх ступал»
[34]. Совершенно очевидно, я бы решило, что он имел в виду бесконечную крутящуюся гусеницу, подкованную конскими копытами, тем самым предвосхищая нынешние машины войны и мира. Промышленная революция, слом сельского уклада. Все вот такое вот, знаешь. Прозорлив он был, этот Вотизвод. А под и над всем этим – «копыто за копытом», но ал и коготь, и резец
[35]. Как «Старик-Река»
[36], просто катит и катит вперед, э?
Кляйнцайт прекратил слушать. Опять начну бегать по утрам, сказал он себе. Куплю завтра спортивный костюм.
Вот это правильно, сказал Фукидид. В бегучем теле бегучий ум.
Ну да, сказал Кляйнцайт. Не включая свет, вошел в ванную, умылся и почистил зубы в темноте, помочился на слух.
Что происходит? – спросило зеркало. Кто я?
Мортон Тейлор, мрачно хмыкнув, ответил Кляйнцайт и пошел спать.
XXXVI. В голубых тонах
Назавтра Кляйнцайт выкроил время из своего трудового дня в Подземке, чтобы купить себе все для бега, а также рубашку, брюки, белье и носки. Денег на его чековом счету оставалось еще на три месяца, а попрошайничество покрывало ежедневные расходы. Вечером он отправился в больницу.
– Что ты теперь думаешь? – спросил Рыжебородый. – По-прежнему чепуха? Я слышал, что сказал Шварцганг. Я видел, как Вардак дал тебе клочок желтой бумаги.
– Два случая – еще не вся палата, – ответил Кляйнцайт.
– Два плюс два – уже четыре, – сказал Рыжебородый. – Ты забыл посчитать себя и меня. Попробуй еще кого-нибудь.
– Не уверен, что хочу.
– Смелый, да?
– Я этого и не говорил.
Какое-то время они смотрели друг на друга, не произнося ни слова. Кляйнцайт перешел к койке Нокса.
– Как дела? – спросил он.
– Думаю, что долго не протяну, – ответил тот. Выглядел и говорил он так, будто от него осталась тень.
– Чепуха, – ответил Кляйнцайт тоном приходского священника с трубкой и игривым взглядом. – Выглядите вы гораздо справнее, чем когда я впервые вас увидел.
– Вовсе нет, – сказал Нокс. – И уже произвели три рефракции. В следующий раз, думаю, со мной случится полное затмение. – Он рассмеялся. – Начиналось-то с А и В, а теперь уж и Z на подходе.
Чуточку больше черноты в воздухе стало, чем обычно, подумал Кляйнцайт, глядя пристально. Загрязнение.
– От А к В, – сказал Нокс. – Как-то раз я даже подумывал написать об этом рассказ. Да так и не закончил. Вообще-то он у меня где-то здесь.
Кляйнцайт зажмурился и протянул руку. Услышал, как Нокс ворошит бумаги в выдвижном ящике своей тумбочки, ощутил, как несколько листков бумаги сунули ему в руку.
