Что-что? – переспросил Кляйнцайт. Погромче, будь добра.
Смерть сказала что-то чуть громче.
Все равно ни слова не разберу из того, что ты говоришь, сказал Кляйнцайт. Ему стало ошеломляюще жаль мерцающего морского света и улыбки фарфоровой русалки в аквариуме, которого больше не было. Затем он вдруг ощутил себя перчаткой, изнутри которой ускользает рука. Совсем пустым, а все гладко исчезало в полнейшем безмолвии.
XLIX. Раз-Езд
Пых пых пых пых, зарядил Кляйнцайт. Шторки задернули, Сестра сидела у его койки в Сестринской форме, глядела ему в лицо.
Под кроватью сидела Смерть, мыча себе под нос, чистила ногти. Никогда их не получается совсем отчистить, сказала она. Работа у меня мерзкая, но что толку жаловаться. Все равно, думаю, уж лучше б я была Юностью или Весной, или чем угодно, нежели тем, что я сейчас.
Может, не Юностью. Сопливая пора, людей толком узнать не успеешь, а они уже повзрослели. Весна, считай, то же самое, а кроме того, это дамская работа. Поступком было б здорово быть, я бы решила.
Где-то в камере лежал Поступок, курил и пялился в потолок. Ну и карьера, произнес он. В кутузке я провел больше времени, чем где-либо еще. Почему нельзя мне быть Смертью или чем-нибудь вроде. Постоянная работа, надежная.
Весна, завернувшись в стеганое одеяло в насквозь промерзшей однокомнатной квартире, поняла, что пальцы у нее не гнутся от холода, и бросила штопать свою кисейную рабочую одежду. Посмотрела в незажженный огонь, взяла газету, прочла о забастовке газовиков.
Юность, тащась по канаве, услышала лай гончих, идущих по ее следу, всхлипнула и потащилась дальше.
У Лазарета жалоб не было. Позавтракав, Лазарет закурил сигару, выдохнул крупными тучами дыма. Ах-х-х! – вздохнул Лазарет. Эм-м-мх! А ну подъем! Всем пить чай.
Все подъялись, запили чай. Кляйнцайт открыл глаза, увидел Сестру. Та его поцеловала. Он увидел экран монитора.
– Черт, – произнес он. – Опять пыхтит. Что произошло?
– Я нашла тебя на полу, когда пришла из магазина, – ответила Сестра. – Поэтому решила, что с таким же успехом мы можем пойти на дежурство вместе.
– Ах, – произнес Кляйнцайт. – Я пытался прочесть то, что было в желтой бумаге. – Он слабо потянулся под койку. Ты там? – спросил он.
Тут, там, повсюду, ответила Смерть. Как Пак.
Почему тебе обязательно нужно хитрить? – спросил Кляйнцайт. Встала б да билась, как мужчина – или хотя б как шимпанзе, – а не устраивала все эти фокусы.
Никаких фокусов я не устраивала, ответила Смерть. Слово даю.
Именно это ты и сделала, сказал Кляйнцайт. Дала мне свое слово, и свет вырубило. На ум ему пришли последние замечания доктора Буйяна – что если свет вырубит снова, он придет в себя уже без гипотенузы, асимптот и стретты. Кляйнцайт ощупал всего себя, не ощутил никакой недостачи.
– Они меня оперировали или как-то? – спросил он Сестру.
– Нет, – ответила Сестра. – У тебя наступила гиперакселерация стретты, и доктор Розоу хочет, чтоб ты успокоился, а потом он решит, что делать.
– Доктор Розоу вернулся! – произнес Кляйнцайт. – А где Буйян?
– Гоняет где-то на своей яхте, – ответила Сестра.
Кляйнцайт вздохнул, выпил чаю. Все немного прояснялось. Не то чтоб между Розоу и Буйяном была большая разница, но Розоу хотя б не мучил Кляйнцайта в детстве, а потом не забыл его.
– Я принесла твои вещи, – сказала Сестра. – Они у тебя в шкафчике. Фукидид тоже.
– Спасибо, – ответил Кляйнцайт. – И я в своей авантюрной пижаме. Готов к крупной авантюре.
Сестра пожала плечами.
– Нипочем не узнаешь, – сказала она. – Если не мертвый, можешь пожить еще немного.
– Попытаюсь, – ответил Кляйнцайт. – Принеси мне вечером желтую бумагу и японские ручки, ладно?
Сестра додежурила, пришла сиделка с лекарственной тележкой.
– Три «Нас-3оя», два «Баца», три «УглоСпряма», три «ПереЛета», один «Раз-Езд», – произнесла она.
– Я любимец Национальной системы здравоохранения, – заметил Кляйнцайт. – Что стало с «Зеленосветом»?
– Вместо него доктор Розоу прописал вам «Раз-Езд».
– Вот она, жизнь, – произнес Кляйнцайт. – «Зеленосвет» приводит к «Раз-Езду». – Он вздохнул, проглотил все таблетки. Сиделка раздвинула шторки. Слева от него лежал Радж, справа – Шварцганг.
– Снова соседи, – отметил Шварцганг.
– Кого нет? – спросил Кляйнцайт.
– Макдугала.
– Выписали?
– Нет.
Макдугал, подумал Кляйнцайт. Я с ним даже не поговорил. Чем он был, интересно? Желтая бумага? «Ризла»? Обороты конвертов?
Рыжебородый по-прежнему лежал там, по другую сторону от Шварцганга. Кляйнцайт ему кивнул. Рыжебородый кивнул в ответ, глядя сквозь ярмарку Шварцганговой аппаратуры. Хорошо бы старика ночью иллюминировать, подумал Кляйнцайт. Затем ему пришло в голову, что и он сам мог бы вдруг обнаружить, что Лазарет в нем пророс механической людоедской лозой. Два тонких усика уже связали его с монитором. Смогут ли когда-нибудь Рыжебородый и Шварцганг вырваться из своих трубок, шлангов и гарнитур? – спросил себя он. Оглядел ряды коек. Вот и над всем Бакеном, заметил он, леса, словно над недостроенным зданием. Сырополз, у которого похоронные связи, также щеголял разнообразным такелажем. Если мухи не летят к паутине, подумал Кляйнцайт, паутина летит к мухам. Но все они, конечно же, уже влетели в паутину, верно же. Лазарет сидел себе и дожидался, пока один за другим они не прожужжат ему в шелковистые тенета и не влипнут в них.
– Ну? – спросил Рыжебородый. – Что нового?
– Сам видишь, что нового, – ответил Кляйнцайт. – Вот он я. Пых пых пых пых.
– Ты не очень старался, – сказал Рыжебородый.
– Адский черт! – произнес Кляйнцайт. – Так нечестно. Я выходил отсюда, как Штырь Конскер в фильме про побег из тюрьмы! Меня б нипочем не засунули обратно, если бы мой друг шимпанзе не взялся за свои обычные фокусы. Они почти не доставили меня обратно живым.
– Слишком много ты возмущаешься, – сказал Рыжебородый.
– Тебе легко языком молоть, – ответил Кляйнцайт. – Что-то не вижу я, чтоб ты в бега пускался.
– Мне кранты, ловить больше нечего, – ответил Рыжебородый. – А вот тебе еще нет, а ты уже сдаешь позиции.
– Чушь собачья, – ответил Кляйнцайт, гордясь и стыдясь одновременно. – Чего ты от меня хочешь? Что мне еще делать – кроме того, что уже делаю?
Рыжебородый уставился на него, ничего не ответил.
Вспомни, сказал Лазарет.
А! – сказал Кляйнцайт. Про это он забыл.
Видишь, сказал Лазарет. Это ты забыл.
