«Восходящая, нисходящая! – подумал я. – Чего он так задается?»
Был момент, когда я хотел сощелкнуть стоявшую перед ним чашечку кофе ему на джинсы – но взял себя в руки. Здесь такое не принято! Братья по «Крыше» так себя не ведут. И мы продолжили интеллигентную беседу… Марина молчала, как всегда.
…Когда, через двадцать пять лет, я оказался в Америке по его вызову и мы должны были встретиться, я несколько нервничал. Когда-то мы с ним спорили… а вот теперь он – нобелиат! Как держаться?
И вот в аудитории появился Иосиф, пошел ко мне, улыбаясь… Я встал.
– Валега, пгивет! – произнес он. – Ты изменился только в диаметге!
Да и он изменился – толстый, лысый – два инфаркта позади. Да – нелегко далась ему «нобелевка»! При этом – одет он был так, словно ехал не на конференцию международную, а на рыбалку.
– Привет, Иосиф!
Мы обнялись… Братья по «Крыше» – братья навек. И Бродский, и Довлатов, и Горбовский, и Соснора, и Кушнер успели это счастье вкусить. Может, поколение шестидесятников и вышло таким нахальным и многого достигло потому, что юность наша пировала не в подворотне, а в лучшем ресторане Санкт-Петербурга?
Дом Зингера
А теперь, минуя «Европейскую», где прежних успехов нам уже не достичь, мы проходим мимо голубого с белым старинного дома Энгельгардта, где бушевал когда-то лермонтовский «Маскарад». И на нас кидается ветер с канала Грибоедова, бывшего Екатерининского. Широкий мост покрывает протоку под ним (там, в темноте и тесноте я однажды надолго застрял на катере с друзьями). За мостом – огромный Дом книги с острым прозрачным куполом, увенчанным глобусом. Это пожалуй, самый литературный дом не только в Питере, но и в России. Здесь, начиная с двадцатых, были лучшие издательства, и по лестницам и этажам тут бегали еще молодые и красивые Алексей Толстой, Маршак, Шварц, Олейников, Заболоцкий, Зощенко, Хармс – всех не перечислишь! Заболоцкий писал: «Летел по небу шар крылатый и имя Зингер возносил».
Дом этот построен в пышном духе модной тогда архитектурной эклектики архитектором Павлом Сюзором для немецкой компании «Зингер», производившей и продающей замечательные швейные машинки. В каждом доме была она – нежные воспоминания о ней связаны у меня с бабушкой, ловко вынимающей и со щелчком вставляющей в бок машинки хитро сплетенный из никелированной стали блестящий челнок, непонятным образом пропускающий через себя швейную нитку. Помню восторг от гениального этого изобретения, к тому же красивого, – машинка была так же торжественна, как рояль.
В годы Первой мировой «Зингер» – то ли за реальную, то ли вымышленную поддержку немецкого шпионажа был вытряхнут из дома и из страны – но машинки служили еще долго. Был ли шпионаж или чисто экономические причины – не знаю. Потом здесь расположилось издательство «Советский писатель», при котором выросли все мы. А теперь здесь – Дом книги, главный книжный магазин.
Писательский недоскреб
Растворяется и следующий сгусток живой истории – дом чуть подальше по каналу «недоскреб», как называли его живущие здесь писатели. Там жили Заболоцкий, Каверин, Форш, Шишков. Там жил Зощенко – самый популярный писатель советской, да и, пожалуй, всех эпох. Таких толп ни один писатель больше не собирал.
Зощенко не был «приезжим» как некоторые прочие гении, он родился в Петербурге – на Петроградской стороне, на Большой Разночинной улице, в многодетной семье художника. Однако корни семьи на Украине, в Полтаве. И Зощенко в некоторых вариантах своей биографии указывает местом рождения Полтаву. Зачем? Писателям вообще свойственно присочинять. Если уж они выдумывают целые романы, то почему же немножко не присочинить и жизнь? Вероятно, своим выдуманным рождением в Полтаве Зощенко хотел усилить свое сходство с Гоголем, которого обожал.
Откуда берутся гении? Почему в некоторых семьях они появляются, а в других – нет? По семейной легенде, основателем их рода был человек творческий, иностранный архитектор. Зодчий, приехавший для заработка в 1789 году на Украину из Италии и получивший при крещении в православие имя Аким. Отсюда, по легенде, из слова «зодчий» и образовалась, на украинский лад, их фамилия: Зощенко… Может, и так. Сочинять, как мы уже убедились, Миша Зощенко умел. Тем более, красавец-брюнет, он вполне походил на итальянца. Хотя и на украинца тоже…
Отец его, Михаил Иванович, полтавский дворянин, стал художником. В журнале «Нива» славились его комические картинки из жизни украинских поселян. Он же делал потешные подписи под ними. Так что талант Зощенко – понятно откуда. К сожалению, отец рано умер. И мать, Елена Осиповна Сурина, осталась в детьми. Одна, без мужа-кормильца, она вырастила восьмерых детей. Может быть – и в этом разгадка появления гения? Когда много детей – больше шансов, что хоть одного из них «поцелует Бог». И вот – одного! – Мишу, Бог поцеловал. Что еще повлияло? Когда много детей и они вырастают вместе – они помогают друг другу в жизни: один за всех и все за одного.
Самая старшая сестра – Елена, Лелька, была веселой, энергичной, придумывала разные авантюры и всю жизнь старалась помогать младшему братику Мише. Но главное – именно про нее, про ее проделки, Михаил написал гораздо больше, чем про других братьев и сестер. Остальные сестры и братья – Валентина, Юлия, Тамара, Владимир, Вера, Виталий – были хорошими людьми, жили как все. Но ни у кого из них, кроме Михаила, не имелось таланта. Судьбы их обыкновенны – в отличие от судьбы гениального брата.
Конечно, большое влияние на него оказала мать, Елена Осиповна. Она была волевая, энергичная, одаренная – сначала служившая актрисой, потом стала писать рассказы для популярного журнала «Копейка». Что унаследовал Миша из ее творчества? Наверное, самое главное: в рассказах должны быть переживания! Она не просто вырастила детей, но и «определила» – успела каждому сказать самое важное. Михаилу она сказала так: «У тебя закрытое сердце. Как и у твоего отца». И фраза эта поразила его, и вся его литература – попытка раскрыть сердце. Но не в прямую – для человека с закрытым сердцем это мучительно – а через «маску», которую сочинил для себя Зощенко.
Один из признаков гения – он сразу, в первую очередь – сочиняет себя, своего героя, делает это очень решительно и, как правило, неожиданно, потрясая всех. Пушкин, например, был дерзким нарушителем всех прежних литературных правил. Зощенко тоже всех поразил. Он был дворянин, воспитан в традиционной дворянской культуре, образцовый офицер царской армии. И вдруг, после революции, когда начались гонения на дворян, а особенно на офицеров – он вдруг перешел на сторону «победившего класса», на сторону рабочих и крестьян… которые, на самом деле, никакими победителями не были, влачили такое же существование, как и раньше, а может быть, даже хуже. Ну – из окраинных лачуг их перелили на лучшие улицы города, включая Невский, в бывшие роскошные квартиры буржуев и дворян… и образовались чудовищные коммуналки! Каких немало на Невском до сих пор. И «певцом» всего этого хаоса стал Михаил Зощенко, оказавшийся в такой вот жуткой коммуналке, в доме на углу Невского и Большой Морской, вход со двора, и написавший о «полудиких» обитателях этих трущоб, причем – сочувственно и смешно, за что его сразу же безумно полюбили миллионы обитателей этих трущоб.
