— А почему нельзя ремесленников обучать развитием воли? — заинтересовался я.
Стефа надолго задумалась.
— Сомневаюсь, что это возможно, — наконец ответила она. — Там же нужна идеальная точность воздействия — как её добиться без конструктов, на чистой воле? Всё же мне кажется, что Высшего ремесленника мы никогда не увидим.
— У меня появился ещё один интересный вопрос: может ли так оказаться, что все эти характеристики основы — первичные, вторичные… какие там ещё есть… что все они имеют значение для конструктов, и не особенно важны для волевых построений?
— Нет, Кеннер, с тобой просто невозможно, — фыркнула Стефа смеясь. — Всё, мы на эту тему больше не говорим. Есть вещи, до которых надо доходить самому. Для каждого это происходит по-своему — потому эти вопросы и не обсуждают, чтобы не толкнуть студента в неверном направлении. Ищи свой путь сам.
— Всё, всё, — я поднял руки, — больше не спрашиваю. Про это не спрашиваю. Но есть ещё одна вещь, о которой я давно хочу тебя спросить. Ты хорошо помнишь Кеннера Ренского?
Стефа удивлённо подняла бровь.
— Хорошо. Вообще-то, я у деда была любимой внучкой, и я его тоже любила. Мы с ним много общались.
— Понимаешь, нам ещё в школе рассказывали историю про покушение на него. А в Академиуме мы её сейчас начали разбирать подробно. Вычисляем вероятности, отрисовываем мировые линии, ну и всё такое.
— Да знаю я эту историю, конечно. И что тебя в ней заинтересовало?
— У меня никак не получается в неё поверить. Есть в ней что-то такое, что меня царапает, и я никак не могу понять, что именно.
Стефа рассматривала меня с живым интересом.
— Ты меня опять удивил, Кеннер. Хотелось бы знать, как ты догадался. Да, ты прав — эта история полная чепуха. Мы просто поддерживаем эту легенду. Понимаешь, сейчас все верят, что устраивать покушение на Высших бесполезно, вот никто и не пытается. Конечно, Высшего убить очень сложно, но зачем нам нужно, чтобы кто-то вообще пробовал? Лучше пусть и дальше думают, что это невозможно.
— То есть эта история выдумана?
— Нет, сама история правдива от первого до последнего слова. Неверным является толкование. У деда же на самом деле был двенадцатый ранг, он мог влиять на лес вероятностей. Он тогда не спал и почувствовал убийцу задолго до того, как тот начал стрелять. Дед просто решил развлечься — когда он рассказывал мне об этом, то смеялся до слёз. Ну а потом, когда эту историю раздули и напридумывали всяких глупостей, мы решили, что пусть и дальше так думают, нам это выгодно.
— Погоди, а Алина говорила мне, что у Ренского был десятый ранг.
— Да что эта вертихвостка могла знать? — презрительно фыркнула Стефа. — Я помню, как Алинка возле деда крутилась. Её в нём только одно интересовало.
— А двенадцатый ранг, стало быть, связан с вероятностями?
— Нет, двенадцатый ранг — это всё, что выше одиннадцатого. Я знаю про лес вероятностей, но дед как-то мельком упомянул, что бывают другие дары Силы.
— Можешь рассказать про лес вероятностей?
— Ну… могу, пожалуй. — Стефа, немного поразмыслив, пожала плечами. — Здесь нет никакого секрета. С каждой вещью в нашем мире связано дерево вероятностей. Вот посмотри на это яблоко, — она указала на лежащее в вазочке яблоко, — я могу оставить его лежать, могу взять и съесть, могу подарить его тебе, могу сделать массу других вещей. Для каждой из этих возможностей на дереве вероятностей яблока есть ветка. Некоторые ветки сильные, некоторые почти прозрачные. Дерево непрерывно растёт и меняется — вот я сейчас решила оставить это яблоко лежать, и эта ветка налилась силой и превратилась в главный ствол, а остальные ветки стали прозрачными и растворились в поле вероятности. Это всё очень упрощённо, конечно… ну, так мне дед рассказывал, а я тогда всё-таки была ещё ребёнком. Так вот, дед мог влиять на то, какая ветка будет выбрана.
— То есть он мог повлиять на тебя, чтобы ты решила съесть это яблоко?
— Нет, — покачала головой Стефа, — он мог выбрать мир, в котором я захочу его съесть. Это его слова, я не знаю, что они значат.
Глава 14
— Давай режь, не тяни, — сказал я Ленке. — Чем дольше оттягиваешь, тем труднее приступить.
Ленка горестно вздохнула и резанула себя по руке.
— Ненавижу это, — сказала она с отвращением. — Почему всё это так по-дурацки сделано?
— Не отвлекайся, — ответил я. — А то опять резать будешь.
Ленка замолчала. Наша кровь тяжёлыми каплями падала на грубую каменную плиту, вспыхивая в полёте алыми искрами. С каждым нашим визитом искр становилось всё больше, а до земли долетало всё меньше. И с каждым разом мы всё сильнее ощущали источник и друг друга. Интересно, знают ли роды о таком эффекте? Насколько мне известно, у них всегда на источник настраивается только Мать. Возможно, попытка сделать сразу две Матери приводит к каким-то нежелательным эффектам — я слишком мало знаю о родах, и шансы узнать больше невелики. И если там есть ещё какой-то побочный эффект, кроме образования связи, то нам предстоит выяснить это самим.
Как же мне не хватает интернета, в которым тебе охотно расскажут больше, чем ты хотел узнать, плюс то, что ты предпочёл бы не знать вообще. Здесь информацию приходится получать по редким обмолвкам, и чем ценнее информация, тем неохотнее с ней расстаются. Причём при этом постоянно говорят что-то вроде «Да нет, никакой это не секрет, просто мы об этом не говорим». Не могу себе представить, что в таком случае понимается под секретами, и как их хранят — на всякий случай сразу забывают, наверное.
Здешнее общество я бы уверенно охарактеризовал как информационно-закрытое. Даже довольно безобидные сведения редко являются свободно доступными. Я всегда считал, что информационная закрытость ведёт к застою, но похоже, что я ошибался. Это общество развивается медленнее, но определённо не стагнирует. И причины для относительно медленного развития промышленности скорее всего лежат не в информационной закрытости — гораздо сильнее оно сдерживается экологическим законодательством и прочими искусственными ограничениями. Вполне возможно, что я несколько преувеличивал преимущества свободного обмена информацией — и это даже не говоря о проблемах, когда любой дебил легко мог найти подробные инструкции по варке наркотиков или по изготовлению бомб.
— Дай руку, перевяжу, — сказал я Ленке.
— Не надо, сейчас само перестанет течь, — ответила она недовольным голосом.
— Не капризничай, мне это не больше твоего нравится, — успокаивающе сказал я. — Дай я тебя перевяжу, а потом ты меня перевяжешь. И сладкий чай тоже будем пить.
Ленка поморщилась, но вздохнув, смирилась. Мы сидели на обрубке бревна, поочерёдно откусывая от большой шоколадки и запивая её приторно-сладким чаем. Стены святилища уже поднялись довольно высоко, но до окончания стройки было пока далековато. Впрочем, работа здесь шла днём и ночью.
