Прежде чем Жаннэй успела возразить, Яйла встала изящным движением, и почти крадучись подошла к высокому книжному шкафу с прозрачными дверцами. Поднялась на цыпочки, провела ноготком по корешкам толстых альбомов.
— Вот он. Лапушка, правда? — С умилением вопросила Яйла, тыча пальцем в фотографию.
Жаннэй скептически воззрилась на ребенка. Ребенок был надут, зареван и зеленоглаз. Верхняя пуговица парадной красной рубашки полуоторвана и болтается на нитке, штаны изгвазданы в пыли, на ботинках кто-то поплясал…
Рядом стоит испуганно и старательно смотрящая неотрывно в камеру Яйла, пальцы на плече пасынка аж побелели, составляя конкуренцию белоснежным жемчугам на алом платье, а за ее за талию обнимает ее «дорогой» Пашт, чьего имени Жаннэй никак не могла вспомнить.
На заднем плане еще какие-то люди. Официанточка с подносом, старичок с забавными усами… Где-то она их видела… А! Точно! Тот самый дядь Кеех. Наверное, нанимать в официанты песчанок — это нечто вроде традиции… Фотографировались в подозрительно знакомом кафе. У них что, единственное кафе в городе?
— Забирайте. — Яйла выцарапала картонку из уголков и сунула Жаннэй в руку, — мне не жалко, у меня еще есть… Дома разглядите получше, Ким миленький был мальчик… А вырос… Красивый мужчина вырос, мне даже жаль, что не я его родила… В отца пошел…
— А почему в «Ласточке»? — Не удержалась Жаннэй.
Это была замечательная возможность перевести наконец тему подальше от Кима.
— Жабы — местные эндемики, — доверительно сообщила Яйла, — свадьбы всегда заканчиваются там. Стойка регистратора, храм Живицы — это, конечно, тоже важно. Но раз уж живешь на болоте, про местных божков тоже не стоит забывать. Мы с дорогим играли свадьбу по правилам.
— Почему же вы считаете, что дружба вашего сына с Геркой — это не желание наладить связи с, как вы выразились, эндемиками?
Не удержалась. Зря. Еще одного воспевания пасынка Жаннэй просто не готова была выдержать. К счастью, обошлось.
— Потому что он юрист, — сладко улыбнулась Яйла, — эндемики — это, конечно, хорошо. Для жреца — идеально. Но я бы предпочла Медведей и Волков, для карьеры юриста полезнее. Да и… Он наиболее вероятный наследник Паштов… И что же, в следующем поколении Коты будут дружить с Жабами? Виданное ли дело? Он бы еще с Песчанками связи наладил… Жаннэй, я понимаю: юность — пора максимализма. Но ради положения в обществе необходимо забывать тех, кто больше не нужен. Это больно. Но это так.
— Зачем вы мне это говорите? — Жаннэй недоуменно подняла брови, — Воспитывайте своего пасынка. Я пришла спросить про Лиль. Вы были с ней довольно близки: не было у ее семьи врагов?
Яйла возвела глаза к потолку, приложила палец к пухлым губкам, и, казалось, задумалась.
— Нет, — наконец сказала она, — вряд ли.
— Может, кто-то, кто завидовал жениху Лиль?
— Они бы начали с разговора со мной. Им же и закончили бы. Очевидно, семья Фанк не принимала в подготовке к свадьбе никакого участия. — Яйла пожала точеными плечиками.
— Лиль рассказывала вам, что на нее нападали?
— Нет. Но я слышала краем уха, что она обращалась в участок, — Яйла отпила еще маленький глоточек чаю, — об этом вам стоит спросить ваших коллег, верно? Я понимаю, вам не очень доверяют. Наше отделение Ведомства… несколько отличается от других, не так ли? Не так много отделений, которые работают на город, а не на Ведомство. На их месте я бы не допускала вас к важным бумагам и приставила Ылли.
— Ылли попросила о стажировке.
Яйла мелодично рассмеялась.
— Да, пожалуй, вас ждет немало замечательных открытий, — наконец сказала она, — не буду задерживать. Идите, открывайте! Касательно нападений… мне показалось, это что-то вроде ограбления, разве нет? Но что можно взять у нищей девчонки? И зачем поджигать дом? Мне любопытно… Хотя все легко объяснить неисправной проводкой, взрывом бытового газа и посткризисными галлюцинациями.
Яйла как будто читала тот же отчет, что и Жаннэй.
— Мне кажется, — медово сказала Яйла, — вам пора. Мне больше нечего вам сказать. Разве что… Будьте помягче с Кимом, он все равно привык… добиваться. Не знаю, есть ли в этом моя вина…
Жаннэй вышла из дома… обескураженная? Сбитая с толку?
Яйла вовсе не вела себя как злобный диктатор. Почему же Лиль так боялась ее? Сколькими демоническими чертами из тех, что ее наделяли знакомые, Яйла действительно обладала?
И почему Ылли ее преследует? Вот, бежит вприпрыжку. Шубка распахнута, щечки раскраснелись… кажется, она вовсе не обижена таким приемом. Приняла как должное и отправку на кухню, и яйцо всмятку… Почему?
— Ылли, — Сказала Жаннэй задумчиво, — думаю, я хочу посетить ваш архив.
— Но…
— Не обсуждается.
Где-то она уже слышала про мастера Ваара. Герка что-то говорил? Он же тоже Ваар… Вспомнить бы…
Почему-то эта деталь врезалась в память. Все равно Жаннэй не знала, за что хвататься первым — почему бы не за это?
А там, может, и осенит…
Отец взгромоздился на специальный табурет. Герка уткнулся в тарелку. Ему было тяжело смотреть на папу в глубокой трансформации. Последний месяц тот передвигался исключительно на четвереньках, а под небрежно накинутой рубашкой топорщился округлый горб, в котором сейчас дремал Чецка.
Герка видел самого младшего брата всего пару раз, и зрелище было не для слабонервных, потому что малыша поместили в спину отца сразу после того, как обрезали пуповину. Сестры его чуть не задавили, он сильно отставал в развитии, и Ваары приняли решение не полагаться на традиционную медицину, когда у них есть в распоряжении специальный дар, который позволял отцу доносить ребенка за мать. В шутку мама называла это спинопузом и похлопывала себя по животику, оставшемуся после родов, намекая, что такие штуки очень объединяют и помогают друг друга понять.
Последний месяц семейные завтраки были для Геркой тем еще испытанием. Да что там, похоже, даже несгибаемый Данга старался не смотреть в сторону отца. Было в этом что-то слишком уж естественное, нечеловеческое. Но даже в самой глубокой трансформации зверозык — все еще человек: он по-человечески слаб, уязвим, и по-человечески же решает проблемы. Родители замкнулись друг на друге и на малышах, и братья старались лишний раз их не беспокоить. Они понимали: ничто уже не будет как прежде, и их время быть любимыми и младшенькими давно прошло. Герка первое время слегка переживал, как это воспримет Данга, но у него явно были дела поинтереснее, чем горевать о том, что детство почти кончилось.
Какие бы тяжелые времена не переживали Ваары, за обеденным столом никогда не царила угрюмая тишина.
— Как твой турслет? — спросил папа, — Эти выходные? Завтра поедете?
Из-за раздувавшихся горловых мешков голос его звучал гулко и незнакомо. Герка толком не мог различить интонацию. Беспокойство? Осуждение? Гордость?
