И даже кивнул — это был не поклон, даже не намек на поклон, но что-то отдаленно похожее на жест вроде-как-так-и-быть-уважения.
— Нет. — В свою очередь улыбнулся Герка, неумело показывая зубы, — извинений хватит. Будьте осторожнее, пожалуйста: все-таки, мы шли на праздник.
— Дело закрыто? — Ким поднял уши, — Я недавно здесь, и ни с кем не хочу ссориться.
Он не сказал «даже с жабами», но Герка все равно это услышал. И положил руку Данге на плечо до того, как тот вскинулся.
— Конечно. Разве же это была ссора? Недоразумение. Мрыкла, ты не могла бы присмотреть за моим братом?
— Что?
Герка с удовольствием отметил выражение ее холеного лица: чуточку брезгливое, чуточку удивленное. Как какой-то жаб смел с ней заговорить?
А самое замечательное, что она вроде бы недавно рассталась с парнем, так что ей даже некого на Герку натравить. Да и не будет она на это размениваться — жабы слишком мелкие сошки для кошек. Она же не захочет, чтобы кому-то показалось, что он и правда смог ее задеть?
— У меня дела, я не могу быть на празднике. Ты не могла бы присмотреть за моим братом? В качестве извинения.
— Думаю, я могу. — Вмешался Ким, — Вот моя визитка. Подвезу его, после того, как все закончится. Звони, если что. Теперь недоразумение улажено?
Герка было открыл рот, но тут уже Данга наступил ему на ногу.
— Ага. Да я и не обиделся, дядь Ким. Просто… рубашку жалко. Мне ее мама с утра погладила. И… Я волнуюсь, вам-то что, вы вряд ли из-за девчонки когда волновались. — Тут он ввернул свой коронный прием — очаровательную детскую глупость, — Вы вон какой большой, и часы золотые.
И склонил белокурую голову набок, чуть приоткрыв рот. Интересно, у какой девчонки он это подсмотрел?
Герка фыркнул. Выходной освобождался, и настроение стремительно ползло вверх.
— Рассчитываю на вас. Умарс, присмотри за другом, ладно?
— Он присмотрит. — Снова вмешался Ким, — Я помогу.
Герке повезло, что Ким настолько не уверен в себе. Давненько не бывал в родном городе, наверное, и еще не понял собственный статус. Кто Герка такой, чтобы подсказывать такому взрослому, уверенному в себе… удоду? Наглость — второе счастье. Иногда жить по Дангиным правилам весело.
Особенно если Данга вовремя наступает на ногу. У него какое-то удивительное чутье на границы, которые лучше не переступать.
Герка снова улыбнулся, уже не разжимая губ, и сунул визитку в карман.
— До вечера. Повеселись там.
Данга уже снова облапил вяло отбрыкивающегося Умарса.
— Ага!
Герка не мог видеть того хищного, оценивающего взгляда, которым Ким проводил своего брата и его нового наилучшего друга. А Данга… он был ребенком. Он заметил, но не придал никакого значения. Он удерживал Умарса — с котом в заложниках, даже с таким никчемным, он легко пресечет все эти раздражающие шуточки.
Слишком уж Данга обрадовался маленькой победе, которую для него одержал его робкий и зашуганный брат. Совсем не подумал, чем эта победа может обернуться.
Он наслаждался вольготной жизнью царька школьного болота, и понятия не имел, что только что собственными руками заложил под свой трон первую бомбу.
Что тут можно сказать?
«Мама, я знаю, за кого выйду замуж»?
Родители кошек не любят. И у них есть на то очень веские причины. Как и многие другие приезжие, они так толком и не вписались в жизнь города. Однажды отец должен был получить повышение, но одному из Ядей захотелось вдруг поиграть в старшего инженера… и отца не только не повысили, но еще и понизили, когда тот со свойственной ему прямотой указал зарвавшемуся мальчишке на его ошибку.
Конечно, когда она согласится, у родителей дела внезапно пойдут в гору, проблемы с карьерой просто… испарятся. Но если они будут знать, что это — заслуга Лиль…
«Наша дочь не будет торговать своим телом», — вот, что они скажут.
Лиль очень хотелось рассказать все маме. Как в детстве: уткнуться носом в ее теплый свитер, вдохнуть такой знакомый и родной коктейль запахов: древесной стружки, смолы, пота, железа. Прижаться покрепче и расплакаться наконец. Признаться, что взяла на себя слишком много, слишком уж понадеялась на шальную удачу, и теперь совсем-совсем не знает, что делать. Что ее обижает вон тот мальчик, а еще та девочка, и вот та тетя как-то странно смотрит, оценивающе, как корову покупает…
И тогда мама подойдет к папе, они пошепчутся тихонько… Тяжелая мозолистая ладонь ляжет на затылок, взъерошит волосы: «мы разберемся». И она сможет спрятаться за их спинами, а они — они дадут бой этому поганому городу и этим поганым зверолюдям, и обязательно победят.
Разберутся.
Как Лиль хотела бы верить в эту красивую сказку!
Но она наблюдала достаточно проигрышей своей семьи, чтобы в нее верить. У них даже не было рода: мама и папа поженились без согласия их родов, были торжественно изгнаны и взяли фамилию Фанк. И Лиль на своей шкуре прочувствовала, что это такое: когда за твоей спиной не стоит рода, его денег, его связей, да хотя бы имени — ты никто.
Она спряталась за чужими спинами, стала лучшей прихлебалой на свете, потому что решила, что родители не способны защитить даже себя. И теперь было уже поздно менять свое решение.
Они бились бы насмерть — и погибли бы.
Если уж чему Лиль и научилась в школе — так это тому, что романтики всегда гибнут, потому что бьются насмерть, не способные отличить стратегическое отступление от позорного бегства. А она — единственный здравомыслящий Фанк на этом свете.
У них кредит на дом, больная тетя в Вытеске — единственная из рода, кто поддерживал с Фанками связь. И Канги, которой Лиль обещала стать хорошей сестренкой, которую могут просто не позволить забрать…
Мама сидела за столом в своем кабинете, разбирала бумаги. Иногда помечала что-то в большой толстой тетради, хмурилась. Лиль замерла на пороге.
Корабли лавировали, лавировали…
— Мам?
— Да?
— Не занята?
— Сейчас, подожди. — Она захлопнула тетрадь, отодвинула раздраженно, — Ужин на плите, разогреешь?
Лавировали, лавировали…
— Я, кажется…
Лиль сглотнула вставший в горле ком: как сложно, как больно — врать! Казалось бы, не первый, не последний раз она врет маме, но эта ложь особенно противная, застряла во рту, душит, языком двинуть просто невозможно.
— Что-что? — Мама снимается с места, прикладывает ко лбу холодную ладонь, прижимается губами, — Температуры нет? Тебе плохо?
— Мам, я… Я знаю, вы не любите Паштов, — решается она наконец зайти с другого конца, — Но я дружу с Мрыклой…
— Разве мы тебе что-то говорили по этому поводу? Мы не вмешиваемся в твою личную жизнь, — повторила она ту самую фразу, которую Лиль слышала уже множество раз, на которую надеялась, — Дружи с кем хочешь. Если тебе нравится общаться с Мрыклой, то на здоровье…
