Единственное, что мама себе позволяет — немного недовольный тон. Она никогда не скрывала, что не любит Мрыклу, не любит ее семью. Она совершенно искренна, вот почему так сложно продолжать вранье.
— У Мрыклы есть… брат. Адвокат, и он… шикарный, мам! Просто шикарный! Ты бы его видела! — Лиль тараторила, не давая себе остановиться, на вдохе и на выдохе, — и я долго-долго упрашивала Мрыклу, ну, она же моя подруга, верно? Я его увидела, и сразу… А Мрыкла ломалась, но у него нет сейчас никого, так что я выпросила… Ну… Выпросила… Упросила ее… Он из Тьена приехал, просто шикарный, он умный такой, учился на адвоката, с отличием окончил… Глаза такие… и уши человеческие, он ходит с человеческими ушами, так сразу не скажешь, что зверозык, представляешь? И Мрыкла, она согласилась устроить мне с ним одну встречу. Только одну. Она его младшая сестренка, а то бы он не согласился. Можно… Можно я..?
Лиль сначала думала просто скрывать сам факт встреч. Но Тьмаверст — городок маленький. Наследник рода Пашт не будет прятаться от каждой бабульки, в которой Лиль примерещится соседка.
А мама любит посплетничать, да и маму любят. Она бы узнала почти сразу, нет смысла скрываться. Это не Лайек, который — дело молодое, про которого и сплетничать-то неинтересно и несерьезно. Это солидный мужчина и договорной брак с чистой кровью вместо выгодной партии. Сплетни поползут сразу же.
— Ко мне заходила Яйла… — Мама воспользовалась небольшой паузой в этом словесном потоке, — заводила какой-то странный разговор… Договорное сви…
— Ты не так поняла! — Перебила Лиль, — Это как раз и значит, что Мрыкла договорилась. Не могла же она это сделать в обход матери? Яйла просто зашла сказать, что не против. Я увидела Кима, когда ходила к Паштам печь шарлотку, помнишь? А Яйла еще тогда все поняла. Она не очень одобряет, но Мрыкла договорилась… Все-таки адвокат, и такой взрослый! Он… он просто из вежливости, — Глаза слезились по настоящему, Лиль все-таки уткнулась в теплое плечо, зарылась носом в колючую шерсть, — Просто из вежливости, но он мне так нравится, и…
Лиль не отстранилась, когда ее мягко погладили по голове — хотя ей казалось, что она не заслуживает этой ласки. Она только что надавила на слабые точки, это была нечестная драка и нечестные приемы.
И ей была противна ее неминуемая победа. Скажи романтикам слово «любовь» и получи индульгенцию: просто, как дважды два. Хотелось, чтобы ее уличили во лжи, рассмеялись над тем бредом, что она наговорила…
Но услышала только мягкое:
— Как хочешь. Это твоя жизнь. Если он тебе и правда нравится — что тут поделаешь? Мы с папой тебе ничего запрещать не будем. Только, пожалуйста… будь осторожна. И помни, если что, мы всегда на твоей стороне. Не наделай глупостей, ладно?
— Не буду. — Соврала Лиль.
Корабли вылавировали. Конечно же. Разве Лиль могла не справиться?
После семейного ужина, немного более тихого, чем обычно, она пошла в ванную, включила воду и отбила Мрыкле смску.
«Все ок, назначайте время».
Ответ пришел почти сразу же.
«Жди до школы, там поговорим».
И это было как отсрочка казни.
Глава 3
В детстве в Жаннэй крепко вдолбили в голову одну мысль: если ты думаешь, что что-то случилось абсолютно безо всяких причин, то ты, скорее всего, крупно ошибаешься. Не бывает беспричинных случайностей. Даже пресловутый кирпич кто-то когда-то криво закрепил.
Отсюда маленькая Жаннэй уже сама для себя вывела вторую: если что-то сделаешь, то будут последствия. У нее не было дара прогнозиста, позволявшего интуитивно определять наиболее вероятные исходы событий, но он ей и не был нужен — она просчитывала действия.
Простая математика: если неизвестных два, то как не корячься, придется составлять систему. Мир для Жаннэй и был такой бесконечной системой из сплошных неизвестных. Иногда она застывала в задумчивости, позволяя ему гудеть где-нибудь подальше от нее — думала, как лучше поступить.
Зять, застав однажды Жаннэй в подобном ступоре, назвал ее киборгом. Для него, живущего интуицией и сиюминутными решениями, долгие размышления о связях между вещами были чужды — как и сама Жаннэй.
Иногда Жаннэй ему завидовала: для того, чтобы понять, кто в компании главный, ему достаточно было там появиться и секунду постоять. Ему ничего не стоило стать душой любой компании. А Жаннэй наблюдала, наблюдала, наблюдала… Сложно стать чей-то душой, когда ты всего лишь сторонний наблюдатель.
Она была им с самого детства: рассматривала жадно в воде ли, в стеклах, в зеркалах, в стеклянных шарах — отражения людей и зверей, лесов, рек, кипящей, интересной жизни, которой ее лишили.И когда она решилась перейти от наблюдений к действиям, этого никто бы не заметил, не попадись на ее пути наблюдатель поопытнее.
Дар во многом предопределяет судьбу человека, формирует характер, взгляды на жизнь.
Потому так опасны новые, едва открывшиеся дары. Это не то, от чего человек может отказаться, но и не то, чем так легко сразу овладеть. Кризис — это борьба с даром, в которой все проигрывают, это ломка личности и рост из обломков личности новой. Только-только оправишься, покажется, что вот теперь-то заживешь себе спокойно и безмятежно, что теперь-то даром владеешь, а не дар владеет…
Случается что-то — и по новой.
На уроках биологии говорят — генетический мусор. Накопившиеся за миллионы лет разнообразнейшие мутации, двигатель эволюционного процесса. На одну удачную — миллиарды бесполезных, множество вредных, страшное число смертельных.
Только вот Жаннэй перестала ходить в школу в седьмом классе, а дома ей плохо объясняли генетику, все больше учили служению. Потом, конечно, Жаннэй восполнила пробелы в образовании и старательно забыла все, чему ее учили дома. Но иногда прорывался из закоулков подсознания горячечный, молитвенный шепот ее ненавистной учительницы — старенькой жрицы храма Лаллей.
Лаллей не дает людям покоя, связывает судьбы как попало, подражая матери-Живице, и смеется, когда получается. Она так-то хорошая, только вот бестолковая богиня, глупая. И жриц ее первым делом тому и учат: распутывать то, что богиня наворотить изволила.
И никуда Жаннэй не могла деться, когда начинала шептать в ухо поганая старуха, никуда не могла спрятаться от навязанного в детстве служения.
Распутывала.
Протягивала руку помощи и вытаскивала идиота за идиотом. Лаллей виновата? Генетика? Ха! Сами дураки, должны же понимать: ничего не случается без причины.
Жаннэй никогда такого не говорила.
Она завидовала тем, кто способен был не думать о последствиях. Но она не хотела в этом признаваться — ни себе, ни кому-либо еще.
Герка все так же сидел на кровати и все так же всхлипывал — совсем по девчачьи. Было что-то в позе, в развороте плеч, в напряженно прямой спине, в испуганном взгляде, что буквально вопило: «Лиль я! Правда Лиль! Самая что ни на есть девушка!» Но Жаннэй все же решила проверить.
