Когда он выздоровел, его врач сказал:
– Гарри, ищите работу на свежем воздухе, иначе вы умрете.
И Гарри пошел по стопам своего отца – стал рыбаком.
Гарри обнял пухлые плечи Фреда. Он мог себе позволить такие проявления дружбы: во всем Писконтьюте он считался настоящим образцом нормального мужчины, без всяких экивоков.
– Эх ты, страховщик распроэтакий, горемыка несчастный! Ну зачем тебе надрываться? Занялся бы лучше каким-нибудь настоящим, хорошим делом!
– Как тебе сказать, Гарри. – Фред глубокомысленно выпятил губу. – Быть может, мои установки, мое отношение к страховому делу расходятся с твоими.
– Чепуховина! – сказал Гарри. Он выхватил журнал у Фреда, прочитал просьбу красотки Рэнди Геральд на первой странице. – Будь я неладен, – сказал он, – уж какого-никакого ребеночка я бы ей сделал, и время сам бы назначил, а ее и спрашивать не стал!
– Нет, Гарри, серьезно говорю, – настаивал Фред. – Я люблю страховое дело. Люблю помогать людям.
Гарри что-то буркнул – слышу, мол. Он, насупившись, разглядывал фото юной француженки в купальном костюме.
Фред понимал, что для Гарри он – существо скучное, бесполое. Ему очень хотелось доказать, что Гарри ошибается. Он ткнул его в бок как мужчина мужчину:
– Нравится, Гарри, а?
– Что именно?
– Эта девочка!
– Это не девочка. Это кусок бумаги.
– А по-моему, девочка. – И Фред Розуотер хитро улыбнулся.
– Легко же тебя облапошить, – сказал Гарри. – Да разве тут, перед нами, лежит девочка? Она где-то за тысячи миль от нас, ей даже невдомек, что мы есть на свете. Если эту бумажку считать настоящей девочкой, так мне бы только и дел было бы сидеть дома и вырезать из журналов картинки да фото про всяких рыб, да покрупнее.
Гарри Пина стал просматривать объявления в отделе «Я вас жду!» и попросил у Фреда ручку.
– Ручку? – переспросил Фред, словно впервые слышал это слово.
– Ручка у тебя есть или нет?
– Конечно, есть, как же. – Фред торопливо подал ему одну из девяти ручек, растыканных у него по всем карманам.
– Да, ручек у него хватает, – засмеялся Гарри и написал на пустом бланке следующее объявление:
«Папашка с перчиком белой расы ищет мамаш-ку с перчиком любой расы, любого возраста, любой религии. Цель – все, что угодно, кроме брака. Обменяюсь фото. Зубы у меня свои».
– Неужели и вправду пошлешь? – спросил Фред. Видно было, что его самого так и подмывает послать объявление, получить парочку-другую похабных фото.
Гарри подписался: «Фред Розуотер. Писконтьют. Род-Айленд».
– Очень остроумно, – ледяным голосом сказал Фред, отодвигаясь от Гарри с видом оскорбленного достоинства.
– Для нашего Писконтьюта очень даже остроумно, – сказал Гарри и подмигнул.
Тут в кафе вошла жена Фреда Каролина. Это была миловидная, худенькая женщина с напряженным, растерянным выражением лица, всегда разодетая, как куколка, в нарядные платья, подаренные ей ее богатой приятельницей Аманитой Бантлайн. Каролина Розуотер вся сверкала и переливалась от дешевых украшений. Надевала она их для того, чтобы платье с чужого плеча казалось сшитым на ее вкус. Она собиралась идти завтракать с Амани-той и хотела взять немного денег у Фреда, чтобы с чистой совестью сделать вид, что хочет сама за себя заплатить.
Разговаривая с Фредом и чувствуя на себе пристальный взгляд Гарри, она держала себя как женщина, которая старается сохранить достоинство, упав на четвереньки. Она жалела себя за то, что вышла замуж за такого скучного, такого бедного человека, причем Аманита жадно раздувала в ней это чувство. То, что она сама была такая бедная и такая же скучная, как Фред, она органически понять не могла. Во-первых, она была членом элитного студенческого клуба, куда ее выбрали, когда она училась на философском факультете Диллонского университета, в Додж-Сити, штат Канзас. В этом самом Додж-Сити, в одном из военных клубов, она и встретила Фреда, который во время корейской войны служил в форте Рейли. Вышла она замуж за Фреда, потому что была уверена, что каждый, кто живет в Писконтьюте и учился в Принстонском университете, – богатый человек. Для нее было большим унижением – увидеть, что это вовсе не так. Она искренне считала себя интеллигенткой, но знания у нее были ничтожные, а те затруднения, которые вставали перед ней, можно было преодолеть только деньгами, и деньгами очень большими. Хозяйка она была прескверная. Она всегда плакала за домашней работой, так как была уверена, что заслуживает лучшей доли.
Кстати, в ее отношениях с Аманитой ничего особенно порочного с ее стороны не было. Она просто была хамелеоном, притворщицей, которая старалась приспособиться к жизни.
– Опять завтракать с Аманитой? – сказал Фред.
– Ну и что?
– Дорогое удовольствие – каждый день эти чертовы завтраки.
– Не каждый день, а от силы два раза в неделю. – Голос у нее был колючий, ледяной.
– Все равно, денег уходит уйма.
Каролина протянула к деньгам ручку в белой перчатке:
– Для жены денег не жалеют!
И Фред дал ей деньги.
Каролина даже не сказала «спасибо». Она вышла и села рядом с надушенной Аманитой на обтянутые золотистой лайкой подушки ее голубого «мерседеса».
Гарри Пина взглянул на бледное как мел лицо Фреда, но ничего не сказал. Он закурил сигару, вышел и отправился ловить настоящих рыб с настоящими своими сыновьями, в настоящей лодке, в настоящем соленом море.
* * *
Лайла, дочь Аманиты Бантлайн, сидела прямо на полу за вертушкой с книгами, просматривая «Тропик Рака» Генри Миллера и «Голый завтрак» Бэрроуза, снятые со специальной полки.
Тринадцатилетняя Лайла интересовалась этими произведениями с чисто коммерческой точки зрения. Во всем Писконтьюте она была главной поставщицей порнолитературы.
Она и фейерверками занималась с той же целью, что и порнографической литературой, то есть ради денег. Ее дружки по Писконтьютскому яхт-клубу и средней школе были так богаты и так глупы, что готовы были платить ей сколько угодно за что угодно. В удачный денек она могла загнать семидесятицентовое издание «Любовника леди Чаттерлей» за два доллара, а пятнадцатицентовую «римскую свечу» за пятерку.
Она скупала фейерверки во время каникул, когда всей семьей ездили то в Канаду, то во Флориду, а то и в Гонконг. Почти все порноиздания она просто брала с выставки в местной книжной лавке. Фокус был в том, что Лайла отлично знала, какие названия сулят похабщину, какие – нет, а это было невдомек и ее школьным товарищам, и даже продавцам в книжной лавке. И Лайла молниеносно скупала все книги с заманчивыми названиями, как только они появлялись на вертящейся полке. Все ее сделки шли через придурковатую девицу за стойкой, которая сразу все забывала начисто.
