– Они вернутся, – уверенно говорит он. – Ева, что случилось? – подойдя к ней, спрашивает он.
Она живо оборачивается к нему.
– Нет, не подходите.
Пьер останавливается и замирает, затем все же делает к ней шаг, повторяя более ласково:
– Ева…
Она напряженно смотрит, как он к ней подходит, готовая дать отпор.
Пьер медленно берет лицо Евы в свои ладони.
– Ева, мы одни… Одни во всем мире. Нужно любить друг друга. Нужно любить друг друга. Это наш шанс.
Ева немного успокаивается и вдруг высвобождается из его рук и идет через всю комнату; Пьер не спускает с нее глаз. Он явно удивлен. Не произнося ни слова, она садится на постель, чуть откинувшись назад, опираясь на ладони, и ждет Пьера со смесью решимости и тревоги.
Пьер идет к ней.
Стоя напротив Евы, он наблюдает, как она ложится на спину, положив руки под голову. Ее глаза широко открыты. Пьер упирается руками в постель, затем сгибает руки в локтях и склоняется ниже. Но Ева чуть отворачивает голову, и он зарывается лицом в ее шею.
Она неподвижна. Ее широко открытые глаза устремлены в потолок, покрашенный дешевой краской. Она видит стол с цветами, комод с фотографией матери Пьера, зеркало и снова потолок.
Пьер жадно и почти грубо впивается в губы Евы.
Она закрывает глаза, но тут же снова открывает их, устремляя взгляд вверх.
Ее рука, как бы защищаясь, судорожно цепляется за плечо Пьера. Затем пальцы разжимаются, и рука падает…
– Я люблю тебя!.. – раздается ее победный крик, словно она освобождается от чего-то.
За окном почти темно.
День. Потоки солнца вливаются в окно.
Пьер выходит из туалетной комнаты. Он в рубашке, вытирает лицо полотенцем.
– Они не пришли, – говорит он.
Ева заканчивает причесываться перед зеркалом.
– И не придут, – уверенно отвечает она.
– И ты знаешь почему? – спрашивает он, беря ее за плечи.
Она нежно смотрит на него.
– Да. Когда они постучали в дверь, мы начали любить друг друга.
– Они ушли оттого, что мы добились права на жизнь.
– Пьер, – шепчет она, прижимаясь к нему, – Пьер, мы добились…
Они остаются некоторое время в таком положении, затем она спрашивает:
– Который час?
Пьер бросает взгляд на будильник, показывающий половину десятого.
– Через час, – говорит он, – испытание закончится…
Она, улыбаясь, заставляет его повернуться к зеркалу, в котором они оба отражаются.
– Мы были там…
– Да.
– Пьер… что мы станем делать с этой новой жизнью?
– Что захотим. Мы больше никому ничего не должны.
Пока они обмениваются этими короткими репликами, со двора начинает доноситься шум. Целое войско с танками и моторизованными машинами проходит под окнами.
Пьер прислушивается… Ева молча, с нарастающим страхом наблюдает за ним.
– Тебе не жалко своих товарищей? – вдруг спрашивает она.
– А тебе Люсетту не жалко?
– Нет, – твердо говорит она. И, вцепившись в его рукав, нервно повторяет: – А тебе?
– Нет, – отчаянно трясет головой Пьер.
Он высвобождается из ее рук, делает несколько шагов и останавливается у окна, прислушиваясь к шуму, производимому войском.
– Долго идет бой… Вероятно, их много…
– Пьер, не слушай… Мы с тобой одни в мире… – подойдя к нему и положив руку ему на грудь, умоляет она.
– Да. Мы одни во всем мире… – нервно пожимая ее руку, повторяет он.
Он говорит все громче, все экзальтированнее, чтобы заглушить чеканный солдатский шаг и рев машин.
– Мы покинем город. Я буду зарабатывать для тебя. Я буду счастлив трудиться для тебя. Друзья, Лига, восстание – ты заменишь мне все… У меня больше никого, только ты.
Последнюю фразу он почти кричит, но грохот войска на марше перекрывает его голос.
Он резко отстраняется от Евы и восклицает:
– А бой все идет!
– Пьер, – заклинает она, – я тебя умоляю. Думай только о нас. Через час…
– Их тысячи… бойни не миновать… – отдернув занавеску, говорит он, оборачивается, нервно идет к постели и садится на нее, обхватив голову руками.
Ева понимает, что его уже не удержать.
– Пьер, они тебя оскорбили. Хотели убить. Ты больше ничего им не должен… – Встав перед ним на колени, она молит: – Пьер, теперь у тебя обязанности по отношению ко мне…
Он прислушивается к звукам, долетающим с улицы, и рассеянно отвечает:
– Да… – И, помолчав, решается: – Я должен быть там.
– Ты вернулся ради них… – с каким-то смиренным ужасом глядя на него, произносит она.
– Нет, – уверяет он, сжимая лицо Евы ладонями, – нет… ради тебя…
– Но тогда почему?
– Я не могу позволить им… – с отчаянием, но упрямо тряся головой, отвечает он.
Потом резко выпрямляется, хватает со спинки стула куртку и, торопливо надевая ее, бежит к окну.
Он уже в лихорадочной власти восстания: возбужден, но одновременно почти весел.
– Пьер, – говорит она, – мы еще не добились… Нам остается от силы час…
Он оборачивается к ней, хватает за плечи:
– Стала бы ты меня любить, если бы я позволил расправиться с ними?
– Ты сделал, что смог.
– Нет. Не все… Послушай: через полчаса состоится собрание руководителей секций. Я пойду туда. Попробую остановить их. Что бы они ни решили, вернусь до половины одиннадцатого. Мы уйдем, Ева. Покинем город, клянусь тебе. Если ты любишь меня, отпусти. Без этого я не смогу больше смотреть на себя в зеркало…
Ева в полном отчаянии прижимается к нему.
– Ты вернешься?
– До половины одиннадцатого.
– Клянешься?
– Клянусь.
Он уже на пути к двери, но она его удерживает.
– Ну, что ж, иди… – шепчет она. – Иди, Пьер. Это самое прекрасное доказательство любви, которое я способна тебе дать…
Пьер сжимает ее в объятиях и целует, но душой он уже далеко.
Однако одна мысль заставляет его задержаться еще на секунду:
– Ева, ты будешь ждать меня здесь?
– Да, я… – начинает она, но потом спохватывается. – Нет… я попытаюсь увидеться с Люсеттой. Позвони мне туда.
Он еще раз целует ее и бежит к двери.
