Живой отпрыск этого знатного семейства останавливается посреди улицы, чтобы закурить; потомки замирают позади него, не спуская с него глаз.
– Что за карнавал? – спрашивает Пьер, не в силах сдержать любопытства.
Но стоит ему произнести эти неосторожные слова, как кое-кто из свиты предка обращает на него яростный и уничтожающий взор.
– Весьма и весьма знатный род, потомственное дворянство. Следуют за продолжателем рода… – пояснил старик.
– Что-то он не больно хорош собой, – тихо замечает Пьер, – они вряд ли им гордятся. Почему же ходят за ним по пятам?
– Ждут, когда помрет, чтобы как следует ему всыпать, – пожимает плечами провожатый.
Между тем дегенерат с важным и тупым видом идет дальше с сигаретой в руке, а предки, не спускающие с него внимательных и полных отчаяния глаз, торопятся за ним.
Пьер и старик, продолжая прогуливаться, переходят на другую сторону проспекта.
Когда они находятся на проезжей части, откуда-то вылетает автомобиль и несется прямо на них, старик успевает прошмыгнуть перед самым капотом, не обратив на него никакого внимания, а вот Пьер шарахается в сторону.
– Постепенно привыкнете… – снисходительно улыбается старик.
Пьер сконфуженно улыбается, и они продолжают путь.
В конторе
Ева сидит на стуле перед письменным столом. На ее лице тревога.
– Вы уверены? Вы не ошиблись? – взволнованно спрашивает она.
Пожилая дама, чье равнодушное и вежливое спокойствие так контрастируют с нервозностью Евы, с достоинством отвечает:
– Я никогда не ошибаюсь. Это входит в мои профессиональные обязанности.
– Он меня отравил? – переспрашивает Ева.
– Ну да, мадам.
– Но почему? Почему?
– Вы его стесняли, – отвечает та. – Приданое ваше у него в кармане. Теперь ему требуется приданое вашей сестры.
– А Люсетта в него влюблена! – заламывая руки шепчет убитая Ева.
– Примите мои соболезнования… Не соблаговолите ли поставить подпись? – приняв соответствующее обстоятельствам выражение лица, просит чиновница.
Ева встает, рассеянно склоняется над столом и ставит подпись.
– Превосходно, – подводит итог пожилая дама, – отныне вы мертвы по всем статьям.
– А куда мне теперь? – нерешительно осведомляется Ева.
– Куда хотите. Мертвые свободны.
Ева, как и Пьер, неосознанно направляется к двери, через которую вошла, но чиновница указывает ей на другую:
– Нет, вам туда…
Поглощенная своими переживаниями Ева покидает контору.
Улица
Ева печально бредет по улице, опустив голову и сунув руки в карманы домашнего платья.
Ее не занимает происходящее вокруг, она не смотрит на прохожих, живых и мертвых, попадающихся ей на пути… Как вдруг слышит голос уличного зазывалы:
– Дамы и господа, еще несколько франков, и вашим глазам предстанет нечто сенсационное… Одной рукой, только одной рукой Алкид поднимет вес в сто килограммов. Я не ошибся, сто килограммов, сто…
Вокруг ярмарочного силача – здоровяка в розовом трико, с вызывающей величины усами и завитками волос на висках – образовался кружок зевак. Пока зазывала представляет его публике, он застыл в выразительной позе.
Удостоив здоровяка взглядом, но не остановившись, Ева обходит толпу зевак.
В последнем ряду, среди любопытных находятся и Пьер со стариком-провожатым.
– Пойдемте отсюда, – обращается к нему старик, – есть кое-что и поинтереснее… У нас свой клуб…
– Минутку, – раздраженно отзывается Пьер, – я всегда любил смотреть на силачей.
Ева тоже останавливается, глядя на здоровяка.
– Дамы и господа! Смелее! Вы же не захотите обойти вниманием тяжелую атлетику. Еще двенадцать франков, и представление начнется. Двенадцать раз по двадцать су! Один франк справа? Один слева? Спасибо. Еще десять франков, и мы начнем!
Взгляд Евы случайно падает на девочку лет двенадцати. Из корзины в ее руках торчат пакет с молоком и дамский ридикюль весьма потрепанного вида, в котором наверняка лежат деньги. Ее послали за покупками, а она задержалась, чтобы посмотреть на представление.
Девочка не замечает юного воришку за своей спиной, который собирается ее обокрасть.
Небрежно озираясь, он протягивает руку и ловко вытаскивает сумочку из корзины.
– Эй, малышка, тебя обворовывают! – кричит Ева, наблюдая за его действиями.
Пьер живо поворачивает к ней голову и переводит взгляд на девочку.
Ева заметила его реакцию и обращается к нему:
– Остановите его! Да остановите же!
Старик выразительно толкает Пьера локтем.
Воришка уже преспокойно удаляется…
– Держи вора! Держи вора! – кричит Ева, указывая на него рукой.
Пьер с любопытством разглядывает ее.
– Эта дама тоже новенькая, – говорит старик.
– Да… до нее еще не дошло… – несколько самодовольно отзывается Пьер.
– Да сделайте же что-нибудь! – обращается Ева к Пьеру. – Что тут смешного? Остановите его!
Пьер со стариком переглядываются.
– Мадам еще не свыклась… – произносит Пьер, обращаясь к ней.
– Как вы сказали? – удивляется Ева. – Не свыклась с чем? – Она смотрит то на одного, то на другого, и вдруг начинает понимать. Теперь у нее растерянный и обескураженный вид. – Ах да, верно… – шепчет она, – верно.
Пьер и Ева какое-то мгновение с интересом разглядывают друг друга, но тут же переводят взгляды на девочку.
Та только что заметила пропажу сумочки. Она все более лихорадочно роется в корзине, заглядывает даже в пакет с молоком, ищет под ногами зрителей, после чего выпрямляется: ее личико бледно, рот искривился, на ставших огромными глазах блестят слезы.
Все трое молча взирают на ребенка. Старик, у которого, казалось бы, чувства давно должны были притупиться, потрясен…
Сделав несколько шагов, девочка падает на скамью и принимается рыдать, обхватив голову руками.
– Бедное, бедное дитя, – шепчет Пьер. – Что ее ждет по возвращении домой… – И добавляет, впервые с ноткой горечи в голосе: – Да, вот так-то!
– Вот так-то! Это все, на что вы способны? – вскипает Ева.
– А что я, по-вашему, должен делать? – силясь скрыть волнение за напускной развязностью, отвечает Пьер.
– Ничего, – пожимает плечами Ева. – Это ужасно, ужасно не иметь возможности помочь, – добавляет она, повернув голову в сторону ребенка.
Они вновь смотрят друг на друга. Пьер резко отворачивается, словно пытаясь прогнать непрошенную мысль.
