Ждан Савич, он же бес Рогач, обернувшись, злобно погрозил всем кулаком, от чего головы в дверях, а их было не меньше сорока, разразились дружным смехом.
Комендант подхватил огромные, не по размеру, штаны, обернул хвостом увязанные в пару сапоги и вприпрыжку помчался дальше. Ботало висело на шее и, прижатое сапогами, почти не звякало, но Школа и без того уже проснулась. Пыхтели самовары, принесенные с кухни, в умывальне слышался довольный визг, по коридору шлепали босые пятки бледных и вялых любителей ночных гуляний и бодрый перестук каблучков жизнерадостных жаворонков.
Мы втроем переглянулись и фыркнули.
Свое прозвище — Ждан Савич, Рогач заработал в Веже, обхаживая хозяйку постоялого двора, что стоял на дальнем купеческом конце, Акулину Порфирьевну, женщину вдовую и хваткую во всех смыслах.
Он нарочно подгадывал время так, чтобы заявиться к своей милой, выдавая себя за купца, в тот день, когда прибывал большой обоз с востока или такой, путь которых пролегал через опасные урочища, а потому несколько обозов сбивались в большие, не боящиеся разбойного люда товарищества, так что едущие на них купцы зачастую не успевали как следует перезнакомиться и узнать друг друга.
Являлся он, румян, свеж и могуч, обычно с каким-нибудь важным подарком, долго, солидно и со знанием дела расхваливал прелести хозяйки и шумно завидовал вежевцам, имеющим возможность любоваться ее красотой ежедневно, ну и клял нелегкую купеческую долю, которая через день-два погонит его снова в дорогу, через неведомые страны и государства, возможно, на верную погибель от рук злодеев и лихоимцев.
Акулина Порфирьевна таяла от его речей, как шкварки на сковороде, и до утра, не отрывая глаз от постояльца, вела с ним задушевные беседы под самоварчик, пирожки и блиночки с икоркой, млела и текла белой сметаной, мурлыкала и ластилась, как кошка, увидевшая здоровенного зеленоглазого котищу. И по глупой бабской доверчивости не выспрашивала, отчего это гость сидит у нее весь день, ничем не торгуя, а только хлебает чай да хвалит ее домовитость, представляя, что только ради нее Ждан Савич и заглядывает в Веж.
Сколько бы ходил Рогач к вдове и чем бы все закончилось, неведомо, но на его беду случилось так, что он явился к Акулине на постой раньше, чем прибыл златоградский купеческий обоз. Бросил вожжи подбежавшей дворне, радостно облобызал хозяйку, подхватил ее на руки и под одобрительный гул гостивших на подворье постояльцев барином важно поднялся на крыльцо.
А златоградцы на свою беду встретились по пути с чертячьим свадебным поездом.
Погода была дрянь, мело, и вроде бы не раз уже бывавшие в этих краях купцы вдруг начинали то и дело сбиваться с торного пути, плутая в трех соснах и выворачивая на никому не ведомые тропы. Устали и замерзли так; что под конец готовы были ночевать Хоть в чистом поле.
И тут внезапно на них с веселым свистом, песнями и бубенцами вылетела свадьба. Гнедые лоснящиеся кони неслись по целине, едва касаясь снега, взлетали на ухабах переполненные расписные возки, а румяные возницы залихватски щелкали кнутами, горяча красавцев-скакунов.
Увидев свадебный поезд, купцы едва не на колени встали, прося показать им дорогу к Вежу. Жених с невестою и дружки их расхохотались, говоря, что никакого им сегодня Вежа не видать, а если не уважат их, то и ночевать торговым людишкам под стылыми зимними звездами.
Купцы кобениться не стали, и чарки поднесенные выпили, и коней поворотили, пустившись следом за веселой свадьбой. Хотя потом сто раз покаялись, что не рискнули помериться силушкой с морозом.
До полуночи, до нестерпимого блеска вставшей в зенит луны скакала свадьба по перелескам, лугам и чащобам, то останавливаясь и бурно угощаясь нескончаемыми припасами, то пускаясь в пляску под бубенцы, гуделки и гусли. Если бы купцы и захотели, то теперь-то уж и вовсе не нашли б дороги. Но им в хмельном веселии давно уж стало не до Вежа. Они и сами горячили коней, пускаясь взапуски, не замечая, что и кони устали и еле бредут, и у пирующих сельчан веселье льется уже через край, становясь все необузданнее и опаснее.
Вот тяжелый купеческий воз вырвался вперед, обогнав расписную повозку жениха. Жених обиделся и закричал, что это нечестно и что его гнедой с утра весь в мыле, а купеческие не спеша тащились по наезженному тракту. Вот если бы ему коняшку посвежее, так никому б тогда его не обскакать.
И все черти разом пересели на новых коняшек — на купцов.
Тут, как говорится, и пелена с глаз спала, да поздно было. Ох и летели новые кони по полям! Лучше прежних. Купцы в упряжи выли и стонали, да только один сумел вспомнить молитву вседержителю Хорсу.
Рассыпалась в прах узда, пропала свадьба, а в двух шагах, буквально рукой подать оказалась застава Вежа. Тут-то и выяснилось, что один златоградский торговый гость уж второй день как в городе.
Рогача на постоялом дворе могли бы обложить и развеять прахом по всем правилам, но уж больно жалко выглядели купцы. Пока опытные да рассудительные бегали за старшим жрецом, молодые да горячие нашли где-то молодого колдуна и ворвались с ним к Акулине.
Дальнейшее каждый рассказывал по-своему. Сходились в одном — гонял всю вежицкую стражу Рогач долго и самозабвенно, и вокруг магистратуры, и в дальних концах, пока подоспевший на выручку жрецам директор Школы не уговорил его простить дуракам свое разоблачение.
Обиженный на весь мир бес потом месяц не выходил из кладовой и год не покидал заведения, пока однажды на заднем дворе Школы сторож не изловил пунцовую от стыда вдову с румяной горкой блинов.
— А здрав ли Ждан Савич? — пролепетала Акулина Порфирьевна. Бес выскочил во двор, словно его из катапульты запустили, сгреб Акулину и пропал вместе с ней на неделю.
Счастье он себе, может, и вернул, но и прозвище заработал.
— Так, так, так, — сощурилась Алия, сдувая парок над блюдцем. — Значит, не всем было запрещено гулять в городе, есть, значит, нечисть, которой и Верховный жрец не указ.
Лейя присела на край стульчика, тщательно огладив юбку, чтобы, упаси бог, не помять, и, макнув сушку в чай, пояснила:
— Ему сам вежицкий голова бумаги выправил, что никакой он не бес, а самый что ни на есть купец второй гильдии.
— А то никто не знает.
— А то никто не помнит, как он стражу по городу гонял.
— Ой, да ничего вы не понимаете, — закатила глазки Лейя. — Это вам понарассказали всяких глупостей, а вы и верите. Голову-то со стражей вокруг магистрата как раз Акулина и гоняла. И того героя, что предлагал ее сжечь как ведьму, до сих пор в обители богини Любавы травницы за счет кроткой вдовы от учиненных ее рукоприкладством болезней пользуют. Может, и выходят, Любава богиня добрая, не то что Акулина Порфирьевна.
По этажам разнесся дребезжащий звон коровьего ботала.
— На уроки, бестолочи и бездельники! — кричал Ждан Савич. — Бездельниц это тоже касается. И бестолковиц тоже.
