Дети, которых Арт Линклеттер и многие другие американцы лечат или хотели бы лечить, – как раз жертвы САКДБ.
Но другие – те раненые, кого мы видим в нашей округе, нищие без гроша за душой – они-то ни в коем случае не могут быть жертвами САКДБ. Мы сами порождаем их. Денег у нас в обрез. Можем позволить не так уж много, чтобы помочь им. Но даже это «немного» режет победителей как острый нож.
Мой близкий приятель Декстер Лин, торговец обувью из Хианниса в Кейп-Коде, каждое утро читал «Нью-Йорк таймс», после чего пришел ко мне домой и заявил – исходя из того, что было прочитано, – что все у нас неуклонно движется к лучшему. Помню, я тоже однажды говорил с ним об ужасных автоводителях, с которыми он был знако́м. Он знал одну женщину во времена, когда все машины на радиаторах имели разнообразные украшения, которая, когда ехала, ни на мгновение не отводила взгляда от своего радиатора.
Так вот, мне кажется, что исходить из новостей текущего дня, текущей недели или даже десятилетия – все равно что ехать, уставившись на радиатор «Стуц Беркета». Именно потому столь многие из нас хотели бы встретиться с инопланетянином, он открыл бы нам более широкую картину наших ежедневных дел, а также дал ключ к пониманию реальности, в какой мы живем.
И этот инопланетянин сообщил бы нам, что ни один из настоящих победителей не боится бога и не верит в наказание в загробной жизни. Он бы сказал, что земляне пекутся о всеобщей правдивости для того, чтобы им верили, когда они врут. Президент Никсон мог врать сколько угодно во время своей речи на конвенции – именно потому, что был известен своим правдолюбием. Название этой игры – «Борьба за выживание». Все остальное – чепуха.
Он бы поздравил нас с тем, что мы научились-таки лечить нашу планету, и предупредил бы не слишком ранить ее во время наших разборок с недвижимостью – она же может настолько пострадать, что и вылечить будет нельзя.
И на прощание гость с другой планеты сказал бы нам то, что сказал когда-то Чарльз Дарвин – чтобы мы могли написать эти слова на камне большими буквами, – как сделал мэр Бирмингема:
Победители воюют с лузерами. Исход предрешен. Мира не будет.
Думать о немыслимом, говорить о непроизносимом
Запрет на торговлю алкогольной продукцией в стране был назван, кроме всего прочего, «Благородным экспериментом». Я сделал многое, чтобы подорвать наше уважение к полиции, которая должна была обеспечивать действие глупых и непопулярных законов. Война во Вьетнаме вполне может быть названа «Благородным экспериментом номер два», поскольку это было не менее тупое предприятие. Война оставила в наших душах тайное и несправедливое презрение к нашим воинам, особенно летчикам. Со временем это презрение будет все менее и менее тайным.
В тиши своих домов люди думают о немыслимом и говорят о непроизносимом, в целом не желая зла никому конкретно. И вполне разумная женщина несколько дней назад сказала мне, что ей, в общем-то, безразлично, что будет с некоторыми из наших пленных. Ей жаль плененных пехотинцев и летчиков, обеспечивавших авиаподдержку наземных войск. Но она считает, что пилоты, которых сбили, когда они из стратосферы бомбили мирных жителей, не должны были делать этого.
– Я не хотела бы носить на руке браслет с именем одного из таких летчиков, и я не молилась бы о том, чтобы он побыстрее вернулся домой, к своей семье, – заявила она. – Простите, но это так.
Я напомнил ей, что пилотам за отказ бомбить те или иные объекты могла грозить тюрьма.
– Они могли бы выйти в отставку, – возразила женщина.
Накануне вечером мы смотрели фильм о пойманных летчиках, и они совсем не выглядели благородными героями.
– Они пошли на войну добровольцами, – сказала она. – А им не следовало этого делать. Они – здоровые и умные люди. Наша страна процветает. Дома, в мирной жизни есть множество вещей, которыми можно заняться.
И так далее, и тому подобное.
– Если бы я была Джоан Баэз, – продолжила женщина, – я бы туда не поехала с новогодними подарками и песнями для этих людей.
В тиши своего дома эта женщина была более неспособна верить в романтические сказки, которые в прошлом заставляли нас энергично защищать наших солдат, – сказки про невинных мальчиков с оружием в руках.
Мы превратили наших солдат в отвратительных чудовищ, заставив их совершать чудовищные поступки.
Ужасные.
Экспериментировать.
Первый «Благородный эксперимент», «сухой закон», породил класс жестоких бессердечных людей, бизнесменов-гангстеров, чье дыхание будет отравлять наше общество еще как минимум сотню лет. Не оставит ли «Благородный эксперимент номер два» нам в наследство столь же плохо подвергающуюся лечению болезнь? Нам нравились гангстеры, когда они только начинали, и мы поощряли их своим одобрением. Не получится ли так, что сейчас мы выражаем одобрение и наемным воинам, вышедшим из нашей среды? Так бы я написал, если бы был писателем-фантастом.
И наша обессиленная страна обратилась бы тогда в страну циников, где романтика умерла и всеми делами стал бы заправлять класс безжалостных, высокооплачиваемых воинов. А потом люди поняли бы…
И так далее, и тому подобное.
Вряд ли все произойдет именно так. Но я боюсь, что на высшие должности в государстве мы будем и дальше выбирать самодовольных упрямых невежд. Слепой энтузиазм, когда-то в детстве поселившийся в их душах и до сих пор там живущий, приведет нас к новым «благородным экспериментам».
Мы же, сторонники гуманности, опять не сможем объединиться – потому что суть «экспериментов» большинству людей будет непонятна, хотя и принесет им боль и потери. Благородным же экспериментаторам такие люди, как мы, станут казаться неисправными механизмами, мешающими «эксперименту». И они прикажут полиции и солдатам хорошенько влепить нам, чтобы механизмы заработали исправно.
И вновь экспериментаторы заставят полицейских и солдат публично опозориться. Жаль, если это произойдет.
Обращение в связи с переименованием библиотеки колледжа Уитон, 1973 год
Я поздравляю этот любимый мной колледж с тем, что у него есть библиотека. Если преподаватель что-нибудь забудет, ему не будет нужды притворяться, будто он знает то, что забыл. Он сможет отправиться в библиотеку и посмотреть там все, что необходимо. Или заставит пойти туда какого-нибудь студента. В Уитоне никому нет смысла искажать факты – если только он не ленится жить.
Если библиотека колледжа сгорит, это не станет интеллектуальной катастрофой, подобной пожару Александрийской библиотеки в Египте. В Александрии просто отсутствовали дубликаты многих книг. С тех пор наша цивилизация развила в себе настоящую манию дублирования. Поскольку у нас так много всевозможных дубликатов, мы можем сказать, что наша культура надежно защищена от пожаров.
