Какие еще дикие идеи писатели случайно внедряют в сознание людей? Непроходимые тупицы полагают – секс. Нет, в этом мы не виноваты. Ругать нужно кого-то другого. Имен не называю. Однажды моя теща написала мне из Индианаполиса, из дома для умеренно состоятельных вдов, где она жила. Теща настаивала, чтобы я перестал использовать в своих книгах грязные слова – из экономических соображений. Уверила, что прекрасно понимает меня: используя эти слова, я надеялся продать как можно больше книг; но результат был противоположным, по крайней мере в том доме, где она жила. Ее приятельницы не хотели покупать мои романы именно из-за грязных слов. В моей книге, о которой упоминала теща, американские солдаты говорят так, как говорят американские солдаты, и я был рад, что мне никто не запрещает писать подобное.
Я думаю, что на каком-то уровне получал удовольствие от свободы, позволявшей мне шокировать своими книгами пожилых леди. А когда десять лет назад студенты и авторы настаивали на своем праве использовать любое, даже самое грязное, слово, многие наши испуганные сограждане увидели в этом форму агрессии. И они были правы. Наипервейшее желание многих фанатиков свободы слова состоит в том, чтобы подколоть блюстителей нравов и приличий. Это же так занятно!
Но у легализации забавных, милых и отвратительных слов было одно прекрасное следствие. Мы не только смогли теперь совершенно свободно называть вслух и принародно любую часть нашего тела, что повысило уровень нашего духовного здоровья и понимания того, как устроены наш организм и душа. Теперь мы могли обсуждать что угодно! Когда моя мать (да благослови бог ее душу и ее колени!), держа меня на коленях, воспитывала во мне навыки приличного поведения, я узнал, что не имею права обижать кого-либо разговорами о человеческих выделениях, репродукции, религии или источниках благосостояния человека, с которым говорю. Теперь обо всем этом мы имеем право рассуждать! Так называемый хороший вкус не станет более уродовать наше сознание.
Самые мрачные табу, как и запрет на разговоры о сексуальности и выделениях, – религиозное лицемерие и преступно нажитое богатство. И если мы соберемся искренне и правдиво вести разговор о том, чем является Америка и чем она станет в будущем, то должны вести наше обсуждение в совершенно неприличной стилистике – или вообще не обсуждать ничего.
Думаю, что какие-нибудь писатели создали в вашей библиотеке некий запас коммунистических идей. Дай им только шанс – и они сделают это. Разложат повсюду в укромных уголках, подобно пасхальным яйцам. Я и сам сторонник более справедливого распределения труда и богатства. «От каждого – по способностям, каждому – по потребностям». Есть ли более американская в своей сущности идея? Более пуританская? Эти слова следовало бы выгравировать на Плимутском камне, на который ступила нога первооткрывателя. Достойная была бы надпись – при всей своей экзотичности.
Но я – не марксист и не маоист. Я принадлежу к миру искусств, и мои ближайшие друзья принадлежат к миру искусств, а при марксизме или маоизме, как при любой другой форме монолитной диктатуры, нас просто размажут по стене. А я не хочу, чтобы меня размазывали по стене. В отличие от своих коллег, я не думаю, что Америка так поступит. Это очень консервативная нация. Она продолжает делать то, что всегда, хорошо это или плохо. Америка будет плохо относиться к цветным. Она всегда плохо относилась к цветным. По-прежнему будет позволять своим писателям делать и писать то, что они хотят, – это тоже в ее традициях. Америка слишком ленива, чтобы быстро меняться. И мне повезло, что я такого цвета, какого есть, и делаю то, что делаю. Америка – для меня.
Что касается разнообразных планов относительно того, как сделать Америку лучше, чем она есть, я думаю следующее: большие семьи в стабильном окружении могут сделать гораздо больше, чем правительство. Что до последних выборов, так я голосовал за Макговерна, и мы заслужили поражение.
Это не конец света. Конец света мог бы быть во Вьетнаме. В каждом человека заложен потенциал величия. Мне кажется вполне возможным, что Ричард Никсон, как любой другой неудачник, может стать великим. Для этого ему нужно побороть в себе зло – нежелание следовать Конституции. Мы все должны бороться с тем злом, какое в нас живет.
Уильям Ф. Бакли в своей недавней колонке написал, что в случае поражения Никсона я прыгал бы от радости. Это потому, что я сделал карьеру на презрении к Америке. Его слова доказывают, как мало он меня читал. Бакли также заявил, что я зарабатываю на разговорах о любви. Вообще-то, к любви я отношусь с подозрением, и любая моя честная биография это показала бы. Если кто-нибудь говорит мне, что он меня любит, я чувствую, словно к моей голове приставили пистолет. Что в подобной ситуации может ответить человек? Только то, что требует тот, с пистолетом – «Я тебя тоже!». К черту любовь и да здравствует кое-что иное, на описание чего у меня еще даже нет слов.
Итак, снова о добре и зле, содержащихся в вашей библиотеке. Книги, фильмы, пластинки, пленки и картины, которыми вы владеете, – во всем этом воплощено лучшее, что было и есть в людях, их создавших, хотя они в жизни по разным причинам были объектом презрения. Лучшим примером того, как из зла произрастает добро, являются в высшей степени гуманные произведения Луи-Фердинанда Селина, французского врача и романиста, который после Второй мировой войны был осужден как военный преступник. Луи-Фердинанд Селин – псевдоним. Настоящее его имя – Луи-Фердинанд Детуш. Родился он в бедной семье и проработал бо́льшую часть своей взрослой жизни врачом – за мизерную плату лечил бедняков. Его ранние романы я прочитал, ничего не зная об антисемитизме автора. Не было антисемитизма и в этих книгах. Но и я, и другие читатели Селина ощущали, что мы общаемся с великим человеком.
И это действительно так – его величие состояло в том, что он ценой мучительных поисков нашел в себе добро и показал нам. Пусть так и будет.
Он ушел из жизни. Умер от естественных причин. 1 июля 1961 года. Любопытно, что в этот же день застрелился Эрнест Хемингуэй.
Так я и закончу свою речь. Спасибо!
Пригласите Риту Райт в Америку!
Я хочу, чтобы американское правительство и какой-нибудь из наших университетов как можно скорее пригласили в Соединенные Штаты Риту Райт. В Советском Союзе она выступает как пропагандист и переводчик Уильяма Фолкнера и Дж. Д. Сэлинджера, Джона Апдайка и Франца Кафки, Анны Франк и Роберта Бернса, а также многих других писателей.
Миссис Райт никогда здесь не была и хотела бы к нам приехать. Было бы хорошо, если бы ей показали страну Фолкнера и Сэлинджера. Почему бы не доставить ей такую радость? Ведь это совсем не сложно. Я видел, какой восторг овладевал ею поминутно в Париже, в прошлом октябре. Это была одна из четырех поездок за пределы родной страны, которые ей удалось предпринять за семьдесят пять лет своей жизни. Она показывала мне Версаль, где все для нас обоих было ново и волнующе.
– Это мой вам подарок, – сказала Рита Райт.
Ее английский замечателен.
Замечательно и ее здоровье. Как и литературные вкусы. Переводчики в СССР находят хорошие книги на иностранных языках, а потом стараются убедить правительство издать их. Думая о книгах, которые благодаря Рите Райт прочитали ее соотечественники, я вынужден признать, что для международного взаимопонимания на самом глубинном уровне она сделала гораздо больше, чем многие другие. Было бы здорово, если бы эта ее заслуга была признана в исторических книгах.
