Рита Райт давно живет на свете, она встречалась со многими знаменитыми людьми. Детство ее прошло еще до революции. Степень по физиологии она получила у Павлова. Только подумайте об этом! Она была вдовой командира подводной лодки – небольшого энтузиаста литературного творчества. Рита Райт уважала в нем это отсутствие энтузиазма.
И когда миссис Райт приедет сюда (если, конечно, приедет), мы увидим, что она совершенно не интересуется ни политикой, ни экономикой. Точнее, она в них совершенно не разбирается. Например, ее прочувствованные отзывы о советских писателях не имеют никакого отношения к тому, в фаворе ли они у политиков или нет. Единственное, что ей интересно – умеют они писать или нет.
Как и многих вообще людей, ее легко смутить, и я смутил ее вопросом о книжном пиратстве, которое широко практикуется в СССР. Схема такая: книги иностранных писателей публикуются без разрешения авторов. Так произошло с несколькими моими книгами, и меня даже не известили о том, что они вышли в свет.
Делая вид, будто они приличные люди, издатели помещают только-бог-знает-какой гонорар на только-бог-знает-какой счет автора. Ходят слухи, что автор может истратить эти деньги только в СССР. Таким образом, Солженицын свои деньги вряд ли получит. Грэм Грин попытался сделать это несколько лет назад, но пролетел.
Прочие социалистические страны действуют более достойно и открыто. И я сказал Рите Райт, что только Формоза ведет себя в отношении авторов столь же оскорбительно, как СССР. Она как-то вся съежилась.
– Только Формоза! – повторила она. – Я им скажу!
Думаю, она исполнила свое обещание. Не побоялась потребовать, чтобы советские издатели напечатали Кафку, и, конечно же, нисколько не колеблясь, сказала им про нарушение авторских прав.
Без сомнения, Россия постепенно улучшит свои манеры в области соблюдения авторского права. Мы можем подождать. Но пока ждем, у нас есть возможность продемонстрировать и собственные приличные манеры, пригласив Риту Райт – чтобы она посмотрела на нас, пока еще может путешествовать. Нужно оформить массу документов. Серьезные университеты должны попросить миссис Райт приехать по серьезным, научным делам. Наш государственный департамент также должен выразить свое удовольствие в связи с возможным визитом столь выдающегося гостя. Я обращаюсь к властям, которые знают, как делаются такие вещи. И, если соответствующие ответственные организации свяжутся по этому поводу со мной, я буду счастлив.
Предупреждаю: миссис Райт не сходит с ума по Достоевскому. И не считает, что последний роман Солженицына так хорош, как, похоже, думают иностранцы. Хотя его ранние романы и убедили ее, что СССР должен гордиться им как писателем.
Что сказать о Рите Райт как переводчике? Люди, на чье мнение можно положиться, считают ее первоклассным мастером. Ее перевод романа «Над пропастью во ржи» стал в России бестселлером на все времена. Как и пишущим для «Таймс», ей не разрешено использовать известное непечатное слово, но она гордится тем, что нашла эквивалентное ему старинное выражение, столь затейливое, что оно не может официально быть признано обсценным. Никто не пожаловался, и книга была напечатана так, как переведена. К удовлетворению Риты Райт, это выражение в контексте Сэлинджерова шедевра оказалось в должную в меру агрессивным – так, как это удовлетворило бы и самого писателя.
Обращение к конференции ПЕН-клуба. Стокгольм, 1973 год
В моей стране журналиста или преподавателя часто подвергают гонениям или увольняют за то, что он говорит и пишет не то, что нравится властям. Вместе с тем никто и никогда не обижал авторов романов, пьес и рассказов. Федеральным властям, властям штатов и местным властям эти люди малоинтересны – высокомерие, склонность к богохульству и предательству, свойственные некоторым из пишущих, никого особо не волнуют. И все это продолжается уже почти двести лет.
Если в моей уже достаточно старой стране установится тирания (а тирания может возникнуть где угодно, когда угодно и как угодно), то, пока останусь в рамках художественной литературы, я все равно буду писать то, что мне нравится, ни опасаясь ничего. Отношение американских властей к фикциональной литературе, которое они демонстрируют начиная с 1776 года, лучше всего описывается в стихотворении – первом в моей жизни, которое я выучил, услышав от приятеля по играм. Оно звучит так:
Дубье и каменья
Наносят раненья,
Слова же не бьют и не ранят.
Насколько мне известно, в некоторых странах считается, что художественная литература может нанести серьезный вред общественному порядку. Под художественной литературой я понимаю письменное сообщение человека о том, что происходит у него в голове, а это может отличаться от ежедневных новостей. Авторов такой литературы, как смог бы рассказать нам Генрих Бёлль, там сажают в тюрьмы, сумасшедшие дома, отправляют в ссылку, а иногда и убивают – только за то, что определенные слова они расставляют в определенном порядке. Политики, вытворяющие такое с писателями, должны познакомиться с американским опытом и осознать, что они не просто жестоки. Сама их жестокость бессмысленна. Художественная литература не несет в себе никакой опасности. Она – просто болтовня.
Доказательством может послужить вьетнамская война. Практически каждый американский писатель возражал против нашего участия в этой гражданской войне. Годами мы бунтовали по данному поводу – своими романами, поэмами, пьесами и рассказами. На наше самодовольное общество мы сбросили литературный эквивалент водородной бомбы.
Какова была мощь этой бомбы? Рассказываю: ее взрывная сила равнялась взрывной силе очень большого торта с банановым кремом – двухметрового диаметра, толщины в двадцать сантиметров, если его сбросить с высоты десяти метров или чуть больше.
Я думаю, нам следует передать это удивительное оружие Организации Объединенных Наций или какой-нибудь международной структуре, заботящейся об установлении мира во всем мире, например ЦРУ.
Что из моей речи могли бы уже узнать тираны большие и маленькие? Что авторы художественной литературы – люди безвредные. Им можно без всякого беспокойства разрешить ту степень свободы, какой наслаждаются птицы. Пусть поют, что им заблагорассудится, прыгают, где хотят, и летают. Жесткосердные власти обязаны наизусть выучить приводимое ниже стихотворение и каждое утро весело декламировать его:
Дубье и каменья
Наносят раненья,
А книги не бьют и не ранят.
Так заканчивается официальная часть моей речи. Но для вас, коллег, я припас несколько дополнительных слов. Пожалуйста, не повторяйте их за пределами этой комнаты. Конечно, американские писатели оказались не в состоянии изменить ход вьетнамской войны, но мы имеем все основания подозревать, что своей писаниной отравили сознание миллионов молодых американцев. Надеемся, что яд нашей литературы помешает им выполнить свой воинский долг в грядущих несправедливых войнах.
Посмотрим, получится ли у нас.
