118 Свести сложные психические явления к химической формуле будет непросто. Следовательно, психический фактор должен пока ex hypothesi считаться автономной действительностью загадочного характера, в первую очередь потому, что, исходя из известных нам фактов, он в корне отличается от физико-химических процессов. Даже если мы ничего не знаем о его субстанциальности, это равным образом относится и к физическим объектам, и к материи в общем. Поэтому, если мы рассматриваем психику как независимый фактор, мы обязаны логически заключить, что существует психическая жизнь, не подчиняющаяся капризам нашей воли. Если эти качества неуловимости, поверхностности, расплывчатости и даже бесполезности присущи чему-нибудь психическому, то это главным образом относится к субъективно-психическому, то есть содержанию сознания, но не к объективно-психическому, бессознательному, которое представляет собой априори обусловливающий фактор сознания и его содержания. Детерминирующее влияние бессознательного, независимо от традиции, обеспечивает сходство, даже одинаковость опыта и его репрезентаций в воображении у всех индивидов. Одним из основных доказательств этому служит почти универсальный параллелизм мифологических мотивов – первичных образов, которые я назвал архетипами.
119 Один из таких архетипов, который имеет первостепенное практическое значение для психотерапевта, я назвал анимой. Этот латинский термин обозначает нечто, что не следует путать ни с христианско-догматическим, ни с каким-либо другим из существовавших до сих пор философским понятием души. Если кто-нибудь желает составить себе более или менее конкретное представление о том, что выражено этим термином, лучше обратиться к античным авторам, таким, например, как Макробий
[66], или к классической китайской философии
[67], где анима (P’o или kuei) рассматривается как женская и хтоническая часть души. Такая параллель всегда, разумеется, сопряжена с опасностью метафизического конкретизма, которого я по возможности стараюсь избегать, но на который будет обречена всякая попытка графического описания. Здесь мы имеем дело не с абстрактным, а с эмпирическим понятием. Форма, в которой оно проявляется, становится его неотъемлемой частью, в силу чего оно не может быть описано иначе, кроме как через его специфическую феноменологию.
120 Не затронутая преходящими философскими «за» и «против» научная психология должна рассматривать те трансцендентальные воззрения, которые во все времена происходили из человеческого разума как проекции, то есть как психические содержания, которые были экстраполированы в метафизическое пространство и гипостазированы
[68]. В истории мы встречаемся с анимой прежде всего в божественных сизигиях, в мужеско-женских парах божеств. С одной стороны, они теряются во мраке первобытной мифологии
[69], с другой – восходят к философским спекуляциям гностицизма
[70] и китайской философии, где космогоническая пара обозначается янь (мужское) и инь (женское)
[71]. Можно с уверенностью утверждать, что эти сизигии не менее универсальны, нежели существование мужчины и женщины. На основании этого факта мы можем сделать вывод, что воображение человека ограничено этим мотивом и он вынужден проецировать его повсеместно и во все времена
[72].
121 Как мы знаем из психотерапевтического опыта, проекция есть бессознательный, автоматический процесс, посредством которого бессознательное содержание субъекта переносится на объект, отчего кажется, будто оно принадлежит этому объекту. Проекция прекращается в то мгновение, когда она становится сознательной, то есть когда рассматривается как принадлежащая субъекту
[73]. Таким образом, политеистические небеса Античности не в последнюю очередь обязаны своей депотенциацией точке зрения, впервые высказанной Эвгемером
[74]: боги есть не что иное, как отражения человеческого характера. В действительности отнюдь не сложно показать, что божественная пара – просто идеализация родителей или любой другой человеческой пары, которая по каким-то причинам появилась на небесах. С этим можно было бы согласиться, если бы проекция представляла собой не бессознательный процесс, а сознательное намерение. Можно предположить, что собственные родители субъекта известны ему лучше других людей и осознаются им наиболее полно. Однако именно по этой причине они не могут проецироваться, ибо проекция всегда содержит нечто, что субъект не осознает и что, по всей видимости, ему не принадлежит. Посему образ родителей должен проецироваться в последнюю очередь, так как он слишком сознателен.
122 В действительности, однако, как раз имаго родителей проецируется чаще всего. Этот факт настолько очевиден, что из него вполне можно было бы заключить, что проецируются именно сознательные содержания. Наиболее отчетливо это проявляется в случаях переноса, где пациенту абсолютно ясно, что имаго отца (или даже матери) проецируется на аналитика; он даже признает в значительной мере все связанные с ними инцестуальные фантазии, не освобождаясь, впрочем, от реактивного эффекта проекции, то есть от переноса. Другими словами, он ведет себя в точности так, как если бы вообще не осознавал проекцию. Опыт показывает, что проекция никогда не бывает сознательной: проекции всегда осознаются уже после их возникновения. Таким образом, следует допустить, что с родительскими имаго, помимо инцестуальных фантазий, связаны высоко эмоциональные содержания, требующие осознания. Очевидно, сделать их сознательными намного труднее, нежели инцестуальные фантазии, которые, как предполагается, были вытеснены посредством активного сопротивления и потому остаются бессознательными. Если мы допустим, что эта точка зрения верна, то мы вынуждены заключить, что кроме инцестуальных фантазий должны существовать содержания, вытесненные посредством еще большего сопротивления. Здесь мы оказываемся в весьма затруднительном положении: трудно представить себе нечто более отвратительное, чем инцест.
