Руфь кивнула и потянулась, кошмар ночной встречи казался нереальным. Солнце освещало каждый уголок, рассеивая похоронную тоску их первого свидания. Стол в кухне излучал миролюбие, обильный завтрак был нетороплив.
Отвечая миссис Фолкнер улыбкой на улыбку после третьей чашки кофе, Руфь совершенно расслабилась, представляя, как начнет новую жизнь в столь теплой обстановке. Накануне просто случилось недопонимание между двумя усталыми, разнервничавшимися женщинами.
О Теде не говорили – во всяком случае, поначалу. Миссис Фолкнер с юмором рассказывала о том, как начинала свою карьеру деловой женщины в мире мужчин, вернувшись к жизни после нескольких лет безысходности, последовавших за смертью мужа. А потом она таки начала расспрашивать Руфь о ее жизни и выслушала ее рассказ с подкупающим вниманием.
– Вы, наверное, хотите в один прекрасный день вернуться на Юг.
Руфь пожала плечами.
– Меня там особенно ничего не держит – да, собственно, и нигде. Отец мой был кадровым военным, и вряд ли вы назовете гарнизон, в котором мне не пришлось бы пожить.
– А где бы вы хотели обосноваться? – вкрадчиво поинтересовалась миссис Фолкнер.
– О, в этой части страны очень мило.
– Здесь ужасно холодно, – рассмеялась миссис Фолкнер. – Можно сказать, всемирная штаб-квартира синусита и астмы.
– Ну, во Флориде, конечно, жить куда легче. Думаю, будь у меня выбор, мне больше всего подошла бы Флорида.
– Вообще-то, у вас есть выбор.
Руфь поставила чашку на стол.
– Я собираюсь обосноваться здесь – как хотел Тед.
– Я имею в виду, когда родится ребенок, – проговорила миссис Фолкнер. – Тогда вы сможете уехать, куда пожелаете. У вас есть деньги по страховке, я еще добавлю, и вы вполне сможете поселиться в милом маленьком городке вроде Санкт-Петербурга.
– А как же вы? Вы ведь хотели, чтобы ребенок был рядом?
Миссис Фолкнер потянулась к холодильнику.
– Вот, милая, вам ведь нужны сливки. – Она поставила перед ней кувшинчик. – Разве вы не видите, как чудесно все для нас складывается? Вы оставите ребенка со мной, а сами будете совершенно свободны жить так, как пристало любой молодой женщине. – В голосе миссис Фолкнер зазвучали доверительные нотки. – Разве не этого Тед хотел от нас обеих?
– Черта с два он хотел такого!
Миссис Фолкнер поднялась на ноги.
– Думаю, мне лучше судить. Тед со мной каждую минуту, когда я нахожусь в этом доме.
– Тед мертв, – не веря своим ушам, проговорила Руфь.
– Это так, – нетерпеливо перебила миссис Фолкнер. – Для вас он мертв. Вы теперь не можете чувствовать его присутствие или знать, чего он хочет, потому что едва знакомы с ним. Нельзя узнать человека за пять месяцев.
– Мы были мужем и женой.
– Большинство мужей и жен чужие друг другу, пока смерть не разлучит их, милая. Я едва знала своего мужа, а мы ведь прожили вместе не один год.
– Некоторые матери пытаются сделать своих сыновей чужими для всех женщин, кроме себя, – горько произнесла Руфь. – Хвала Господу, вам это не удалось!
Миссис Фолкнер по-мужски резко бросилась в гостиную. Руфь услышала, как заскрипели пружины стула перед святилищем. И вновь послышался шепот диалога с пустотой.
Спустя десять минут Руфь с собранным чемоданом стояла в гостиной.
– Дитя, куда ты? – спросила миссис Фолкнер, даже не взглянув на нее.
– Прочь – на Юг, наверное.
Руфь держала ступни сомкнутыми, высокие каблуки все глубже погружались в ковер по мере того, как она нетерпеливо переминалась с ноги на ногу. Она много чего хотела сказать старшей женщине и ждала, когда та повернется к ней лицом. Сотни гневных фраз пришли ей на ум, пока он собирала вещи – фраз, которые не нуждались в ответе.
Миссис Фолкнер не обернулась, по-прежнему не сводя глаз с безделиц на полке. Ее широкие плечи поникли, голова опустилась словно под тяжестью знания, известного только ей одной.
– Что вы такое, мисс Харли, эдакая богиня, которая может даровать или лишать человека самого ценного, что у него есть в жизни?
– Вы хотели, чтобы я дала вам куда больше, чем вы имеете право просить.
Руфь представила себе, как должен был чувствовать себя маленький мальчик, стоя на этом самом месте, пока эта одержимая женщина решала, что он должен сейчас сделать.
– Я прошу только того, что просит мой сын.
– Это не так.
– Она не права, верно ведь, дорогой? – обратилась миссис Фолкнер к горке. – Она недостаточно тебя любит, чтобы слышать так, как слышит тебя мама.
Руфь бросилась к двери, выбежала на мокрую улицу и судорожно замахала первому же озадаченному водителю.
– Я не такси, дамочка.
– Пожалуйста, отвезите меня на вокзал!
– Послушайте, дамочка, я еду совсем в другую сторону. – Руфь разразилась слезами. – Ладно, ладно. Ради всего святого, успокойтесь. Полезайте в машину.
– Поезд номер четыреста двадцать семь на Сенеку прибывает на четвертый путь, – объявил голос из громкоговорителя.
Голос явно хотел разбить любую иллюзию любого пассажира по поводу того, что его-то пункт назначения уж точно лучше того места, из которого он отправляется. Сан-Франциско объявляли так же безжизненно, как какую-нибудь Трою, а Майами звучало ничуть не более соблазнительно, чем Ноксвилл.
Под потолком зала ожидания прогрохотало, и колонна рядом с Руфью затряслась. Она подняла глаза от журнала и взглянула на вокзальные часы. Следующий поезд, на Юг, был ее. Когда она покупала билет, проверяла багаж и устраивалась на жесткой скамье, чтобы скоротать время до поезда, ее движения были быстрыми, целенаправленными, а походка почти развязной. Движения были аккомпанементом к гневному диалогу, не прекращавшемуся в ее голове. Руфь представляла, как хлещет миссис Фолкнер безжалостной правдой и победоносно удаляется, оставив эту женщину с ее лживыми извинениями и слезами.
К этому моменту мстительные фантазии доставили Руфи удовлетворение, помогли забыть о недавней мучительнице. Она чувствовала лишь скуку и зарождающееся одиночество. Чтобы избавиться от одного и другого, она принялась рассматривать людей в зале ожидания, по лицам, одежде и багажу угадывая банальные обстоятельства, которые привели каждого на вокзал.
Вот высокий солдат с детским лицом сухо беседует с хорошо одетыми родителями: из колледжа и серой фланели прямиком на призывной пункт… медаль за отличную стрельбу… умен, богат… отцу неловко, что у сына такое низкое воинское звание…
Мучительный кашель прервал ее мысли. Старик, прижавшийся к подлокотнику на краю совершенно пустой скамьи, сложился пополам от приступа кашля. Наконец кашель успокоился, и старик снова затянулся сигаретой, зажатой между грязными пальцами.
