– Хм… – только и ответил незнакомый старик на монолог Суини, даже не подняв глаз от книги.
Старик читал сонеты Уильяма Шекспира, и Шекспир говорил ему: «Мы урожая ждем от лучших лоз, чтоб красота жила, не увядая. Пусть вянут лепестки созревших роз, хранит их память роза молодая».
[18]
– А вам вот сколько раз желудок светили?
– Э-э… – ответил старик.
«Где тайная причина этой муки? – спрашивал Шекспир. – Не потому ли грустью ты объят, что стройно согласованные звуки упреком одиночеству звучат?»
– У меня нет селезенки, – сообщил неугомонный Суини. – Вы представляете?
Старик не ответил.
Тогда Суини взял на себя труд придвинуться поближе и проорать:
– Я живу без селезенки с тысяча девятьсот сорок третьего года!
Старик уронил книгу, сам чуть не свалившись с лавочки, и съежился, прикрывая звенящие уши.
– Я не глухой! – простонал он.
Суини твердо и решительно взял его за запястье, вынуждая открыть одно ухо.
– Я просто подумал, что вы меня не слышите.
– Да слышу я. – Бедняга дрожал. – Все я слышал – и про ваш барий, и про ваши камни, и про анемию, и про застой желчи. Каждое слово из лекции доктора Штернвайса о вашем кардиальном сфинктере. Доктор Штернвайс не думал переложить ее на музыку?
Суини поднял упавшую книгу и отложил на дальний край лавочки – так, чтобы собеседник не мог дотянуться.
– Так что, как насчет пари?
– Какого еще пари? – ответил старик.
Он был необыкновенно бледен.
– Вот видите! – Суини холодно улыбнулся. – Я был прав, вы совсем меня не слушали. А я предлагал вам пари. Вот угадайте-ка, сколько у нас с вами на двоих будет поченек, м?
– Доченек?
Лицо старика смягчилось, на нем даже появился некоторый осторожный интерес. Детей он любил и потому нашел такое пари очень милым.
– Ну что ж, попробуем! Только давайте считать и внученек заодно, так интересней…
– Да не доченек, – отмахнулся Суини. – Поченек!
Старик смотрел на него в замешательстве, и тогда Суини положил ладони себе на поясницу – туда, где человеку положено иметь почки.
– Поченек! – повторил он значительно.
Он много лет называл этот орган именно так, что тут может быть непонятного?
Старик не стал скрывать разочарования.
– Если вы не возражаете, я бы не хотел сейчас думать о почках, – бросил он с досадой. – Будьте любезны вернуть мою книгу.
– Сперва пари, – с вызовом ответил Суини.
Старик вздохнул.
– Ну… пари так пари. Десяти центов хватит?
– Вполне. Ставка тут исключительно для интереса.
– А… – произнес старик без всякого выражения.
Суини смерил его долгим изучающим взглядом.
– Я думаю, что на двоих у нас три поченьки, – заключил он наконец. – Теперь вы угадывайте.
– Я думаю, ни одной.
– Ни одной? – обалдело переспросил Суини. – Да если б у нас не было ни одной поченьки, мы бы с вами оба уже в гробу лежали! Не может человек жить без поченек! Две, три или четыре – вот и все варианты ответа!
– Знаете, я с тысяча восемьсот восемьдесят четвертого года прекрасно обхожусь без единой поченьки, – заявил старик. – Очевидно, у вас поченька все-таки есть, значит, правильный ответ – одна. Одна поченька на двоих. Все, ничья, каждый остается при своих десяти центах. А теперь будьте любезны книгу, сэр!
Суини выставил руки, не давая ему добраться до книги.
– По-вашему, я тупой? – гневно вопросил он.
– Ничего не хочу знать о ваших умственных способностях! – парировал старик. – Книгу, пожалуйста.
– Если у вас ни единой поченьки, ответьте-ка мне на вопрос!
Старик закатил глаза.
– Может, сменим тему? У меня дома, на севере, был сад. Я бы и здесь занялся садоводством. Тут это как, принято? У вас есть грядки?
Но Суини было не так просто отвлечь. Он ткнул старика пальцем в грудь.
– Как же вы тогда шлаки-то выводите?
Старик опустил голову и безысходно прикрыл лицо ладонью, шлепая губами. Однако затем просиял, глядя вслед проплывшей мимо хорошенькой девушке.
– Вы только посмотрите, какие узенькие лодыжки, мистер Суини. Какие розовые пяточки. Боже, какое это счастье – быть молодым! Или хотя бы притворяться молодым, нежась здесь на солнышке.
И он прикрыл глаза, погрузившись в грезы.
– Так я прав, значит? – уточнил Суини.
– Э-э…
– Я прав, у нас на двоих три поченьки, и вы сейчас пытаетесь заговорить мне зубы, чтобы десяти центов не платить. Так не на того напали!
Не открывая глаз, старик нашарил в кармане десятицентовую монету и протянул Суини. Суини и не подумал ее взять.
– Нет уж, так просто мне ваших денег не надо. Я хочу знать, прав я или нет. Вот вам слово чести, что у меня всего одна поченька. Теперь отвечайте как на духу, сколько у вас.
Жмурясь на солнце, старик оскалил зубы.
– Клянусь вам всем святым, – произнес он натянутым голосом, – что у меня нет ни одной поченьки.
– И как же так получилось? Болезнь Брайта?
– Нет, болезнь Суини.
– Да ладно! – изумился Суини. – Это ж моя фамилия!
– Да, это ваша фамилия. И болезнь эта просто кошмарная.
– А в чем она выражается?
– Всякий, кто страдает от болезни Суини, – процедил старик сквозь зубы, – насмехается над красотой, мистер Суини, беспардонно вторгается в чужое пространство, мистер Суини, нарушает спокойствие, мистер Суини, разбивает мечты и гонит прочь все мысли о любви!
Старик встал и, наклонившись к самому лицу мистера Суини, выпалил:
– Всякий, кто страдает от болезни Суини, отвергает саму возможность духовной жизни, неустанно напоминая всем вокруг, что человек представляет собой не более чем ведро с потрохами!
Клокоча от негодования, старик подхватил книгу и удалился на другую лавочку в двадцати футах от предыдущей, сев там к Суини спиной. Он хмыкал и фыркал, яростно переворачивая страницы.
«Фиалке ранней бросил я упрек: лукавая крадет свой запах сладкий из уст твоих…» Горячка боя начала понемногу отпускать его. «…И каждый лепесток свой бархат у тебя берет украдкой», – продолжал сетовать на бессовестную фиалку Шекспир.
Старик попытался улыбнуться от даримого стихами чистого удовольствия, которое не зависит ни от времени, ни от места. Однако улыбка не шла. Удовольствие омрачала непререкаемая действительность.
