Милликан рухнул обратно в кресло, извлек из бумажника фотографию своего семейства и апатично уставился на нее. На фотографии на заднем плане виднелся его расположенный на береговой линии стотысячедолларовый дом, а чуть дальше стояла на якоре сорокавосьмифутовая прогулочная яхта.
– Скажите мне, – поинтересовался Брид у молодого доктора Эвереттта, – вы женаты?
– Нет, – ответил Эверетт, – правительство теперь запрещает женатым мужчинам работать над исследованием эпизоотии.
– Правда? – удивился Брид.
– Выяснилось, что женатые мужчины, работающие над вопросом эпизоотии, как правило, умирают до того, как предоставят свой первый отчет, – сообщил доктор Эверетт. Он потряс головой. – Я просто не понимаю… просто не понимаю. Иногда вроде понимаю, а потом снова не понимаю.
– Покойные обязательно должны быть женаты, чтобы вы отнесли их смерть к эпизоотии? – спросил Брид.
– У них должны быть жена и дети, – сказал доктор Эверетт. – Это классическая схема. Что любопытно, жена и один ребенок тут не срабатывают. – Он пожал плечами. – Хотя, полагаю, некоторые случаи, когда мужчина был необыкновенно предан матери, или другому родственнику, или даже своему колледжу, технически можно было бы квалифицировать как случаи эпизоотии – но статистически их количество ничтожно. Для эпидемиолога, который имеет дело только с основными показателями, эпизоотии подвержены в основном успешные, амбициозные женатые мужчины, имеющие более чем одного ребенка.
Милликан не проявлял никакого интереса к их разговору. С неуместной величественностью он положил фотографию своего семейства перед двумя холостяками. Фотография запечатлела совершено обыкновенную мать с совершенно обыкновенными детьми. Детей было трое, один из них младенец.
– Посмотрите в глаза этим чудесным людям! – резко проговорил Милликан.
Брид и доктор Эверетт обменялись потрясенными взглядами, затем сделали то, о чем попросил их Милликан. Они с тоской смотрели на фото – оба поняли, что Милликан смертельно болен.
– Посмотрите в глаза этим чудесным людям! – проговорил Милликан гробовым голосом, словно Старый Моряк из поэмы Кольриджа. – Раньше я всегда мог сделать это – но не теперь!
Брид и доктор Эверетт продолжали смотреть в совершенно неинтересные им глаза на фото, предпочитая их глазам человека, который очень скоро должен был умереть.
– Посмотрите на Роберта! – скомандовал Милликан, имея в виду своего старшего сына. – Мне придется сказать этому чудесному мальчику, что ему нельзя учиться в колледже Андовер, и с сегодняшнего дня он будет ходить в бесплатную среднюю школу… Взгляните на Нэнси! – приказал он, говоря о своей единственной дочери. – Больше никаких лошадей, никаких яхт, никаких посиделок в элитном загородном клубе. А малыш Марвин на руках у своей дорогой мамочки! Представьте, что вы приводите ребенка в этот мир – и не в состоянии дать ему вообще никаких преимуществ! – Голос Милликана дрогнул от угрызений совести. – Бедному малышу придется самому дюйм за дюймом пробиваться в жизни! Всем им придется. Когда «Американская надежность и беспристрастность» разорится, их отец больше ничего не сможет для них сделать. Будут насмерть биться за место под солнцем! – вскричал он.
От ужаса голос Милликана сел. Он пригласил обоих холостяков полюбоваться его женой – к слову сказать, ленивой, но ласковой пышечкой.
– Представьте, что обладаете такой женщиной, настоящей подругой, плечом к плечу стоящей рядом с вами в горе и в радости, той, кто родила ваших детей и окружила их заботой. Представьте, – продолжил Милликан после долгой паузы, – что смогли стать для нее героем, смогли дать ей все то, о чем она мечтала! А теперь представьте, что вы всего этого лишились, – шепотом закончил он.
Милликан всхлипнул, бросился из зала заседаний совета директоров в свой кабинет и вытащил из ящика стола заряженный револьвер. В то самое мгновение, когда Брид и доктор Эверетт ворвались в кабинет вслед за ним, Милликан вышиб себе мозги, таким образом введя в действие страховой полис стоимостью в целый миллион.
Так закончился еще один случай эпизоотии – эпидемии самоубийств с целью улучшить финансовое положение.
– Знаете, – сказал председатель совета директоров, – я все думаю, что же случилось с американцами вроде него, с поколением блестящих умниц, которые решили, что жизнь состоит в том, чтобы делать семью все богаче и богаче, а иначе это не жизнь. Мне всегда было интересно, что станет с ними, когда вернутся тяжелые времена и все эти блестящие молодые люди вдруг поймут, что их капиталы тают. – Брид ткнул пальцем в пол. Потом показал на потолок. – А вовсе не растут.
Тяжелые времена наступили примерно за четыре месяца до начала эпизоотии.
– Однонаправленные люди, – проговорил Брид. – Созданные только для движения вверх.
– И их однонаправленные жены и однонаправленные дети, – проговорил доктор Эверетт. – Боже правый, – он подошел к окну и бросил взгляд на зимний Хартфорд, – главная движущая сила страны умирает ради средств к существованию.
Сто долларов за поцелуй
[3]Д: Вы осознаете, что ваши слова записывает стенографист?
О: Да, сэр.
Д: И все, что вы скажете, может быть использовано против вас в суде?
О: Осознаю.
Д: Назовите ваше имя, возраст и адрес.
О: Генри Джордж Лоуэлл-младший, тридцать три года. Живу в городе Индианаполис, штат Индиана, по адресу Норт-Пенсильвания-стрит, 4121.
Д: Кто вы по профессии?
О: Примерно до двух часов сего дня я работал заведующим отделом учета индианапольского филиала Огайского общества взаимного страхования Игла.
Д: Офис которого находится в здании «Серкл-тауэр»?
О: Верно.
Д: Вы знаете, кто я такой?
О: Да, вы – сержант уголовной полиции Индианаполиса.
Д: Вы даете показания по собственной воле? Никто не угрожал вам или иным образом не склонял к даче показаний?
О: Нет.
Д: Правда ли, что около двух часов сего дня вы осуществили нападение на человека по имени Верн Петри, используя в качестве оружия телефонный аппарат?
О: Я ударил его той штукой, в которую говорят.
Д: Сколько ударов вы нанесли?
О: Один. Зато какой!
Д: Как вы относитесь к Верну Петри?
О: Верн Петри для меня – воплощение всего, что неладно с этим миром.
Д: Я имел в виду ваши рабочие отношения.
О: Да нет никаких отношений. Мы оба – руководители среднего звена. Работаем в разных отделах. Я ему не подчиняюсь, он мне тоже.
Д: За повышение не бились?
О: Нет. Говорю же, у нас совершенно разные сферы деятельности.
